Лекарство от снов

Шут же, казалось, на нее вовсе не сердился. Слегка приуныл, как это часто с ним бывало, но воспринял ее любопытство так, словно бы она имела право на подобные вопросы. Какое-то время они сидели в абсолютной тишине, пока не закончился кофе. Потом эльф встал и направился к виолончели.

Он давно уже не прикасался к ней, непозволительно давно для профессионального музыканта. Забавно, но в последнее время он почти не вспоминал о музыке, все больше его мысли занимала Сангрита: его странное и абсолютно непонятное чувство к ней. Впрочем, гораздо интереснее все это было бы совместить. Гораздо увлекательнее было бы играть, вкладывая в музыку те чувства, что будоражили его сейчас, ведь тогда и звучать она начнет по-другому. Он верил, что музыка — это душа, эмоции музыканта, он должен жить ею… а иначе она превратится в пустую, равнодушную пытку для ушей или в мозгодробительные иероглифы на нотном стане…

Комнату заполнила музыка. То медленная, певучая, мягкая и ласковая, как теплый летний вечер, то захватывающая, накрывающая с головой и непроизвольно затягивающая в себя, как водоворот посреди океана. То легкая, радостная, как менуэт первых снежинок, то яростная, порывистая, как вальсирующая метель. Но это было уже совсем не то, что привыкли слышать люди на концертах. Что-то изменилось… что-то изменилось в нем самом, и старые, знакомые всему Королевству произведения тоже зазвучали иначе. И это было замечательно! Он словно бы расширил свой диапазон ощущений, а музыка приобрела еще один вариант окраски.

Закончил эльф музицировать с навязчивой мыслью о том, что обязательно должен написать что-нибудь о Сангрите. Написать и посвятить ей. Что-нибудь такое же переменчивое: порой обжигающее, а порой заставляющее ежиться от холода, такое же сказочно-наивное, но вместе с тем и колюче-циничное… что-то такое, что полностью отразит ее сущность.

Ведьма же, даже не подозревающая о том, какие мысли одолевают Шута, попросту наслаждалась настоящим моментом. Освещаемая мягким светом свечей, которые маэстро зажег в приступе романтизма, слушая его игру, заслуженно называемую гениальной, глядя на огромную Столицу, раскинувшуюся внизу, хотелось философствовать или мечтать о чем-нибудь сентиментальном. И совершенно не хотелось думать о том, что это все явление временное, что ночь рано или поздно кончится, наступит утро — и ей, судя по всему, придется коренным образом менять что-то в своей жизни, хотя делать это было страшно; о том, что в спальне для гостей видит десятый сон Тарри, и он обязательно проснется, протрезвеет и придет в ужас от того, что творил на балу; о том, что по популярности у сплетников они с Вельтом нынче превзошли даже королевскую семью. Будущее вовсе не казалось светлым… Оно, впрочем, и не было таким уж определенным, что ей тут же доказал эльф, ни с того ни с сего передав привет от Леттера и сообщив, что вместе с приветом он передает ей заодно и партитуру своей многострадальной оперы.

— Она у тебя? И ты молчал! — воскликнула обрадованная ведьмочка, тут же загоревшись перспективой осуществить-таки долгожданную постановку «Революции» и подавляя в себе радостное желание расцеловать эльфа. — Спасибо тебе огромное!

— А в чем это огромное спасибо будет выражаться? — невинно поинтересовался Шут, словно прочитав ее мысли.

— А тебе, значит, мало моего хорошего настроения? — возмутилась девушка.

— Конечно, мало, — согласился музыкант. — Я вообще жуткий эгоист, так что придется тебе мои старания оплачивать.

— Это чем же? — ведьма скептически выгнула бровь. — Натурой?

— Ну, не деньгами же, — осклабился в улыбке эльф, окидывая собеседницу одним из тех выразительных эльфийских взглядов, кои призваны беспроигрышно покорять все без исключения девичьи сердца. Сангриту, правда, это искусство особенно не впечатлило. Впрочем, она могла и просто не подать виду.

— За курьерскую работу больше поцелуя все равно не дам!

— Ладно, пусть будет поцелуй, — музыкант решил побыть для разнообразия сговорчивым. Ну и из любопытства, конечно, а вдруг и в самом деле поцелует?

Но ведьмочка слово сдержала и действительного его поцеловала. По-сестрински — в лобик.

— Да не как покойника! — оскорбился было эльф, но тут же передумал возмущаться и наглядно продемонстрировал, какого рода поцелуи его вдохновляют больше. — Теперь прониклась?

— Прониклась, — честно ответила Сангрита, поспешно отстраняясь, пока маэстро не вздумалось наглядно доказать ей еще что-нибудь. — Но тебя я все равно буду целовать только как покойника.

— Это еще почему?!

— Потому.

— Нет, серьезно! Что тебе во мне так не нравится?!

— А что мне должно нравиться?

— Ну… — протянул Шут, готовясь начать длинный список собственных достоинств, — Например то, что я красив.

— Для эльфов это норма, — возразила Сангрита. Хотя, возразила скорее из вредности: красотой и обаянием Вельта Демолира бог наделил щедро, даже для эльфа.

— Еще я богат.

— Ну и что?

— У нас схожие интересы.

— У алкоголика Тарри тоже, возьмем его третьим?

— Я тебя люблю!

— Не любишь, а хочешь.

— И понимаю!

— Неправда.

— Я гений.

— Это нюансы.