Лекарство от уныния

На отпевании Василия было много народу. Сам он лежал в гробу как живой. И лицо его по-прежнему было светлым, радостным. Сначала все удивлялись решению Михаила отпевать брата, а потом пришли проводить его в церковь. Клавдия отпеванию не препятствовала. Стояла молча, поджав губы, но весь вид её выражал протест против совершающейся несправедливости. В церковь после смерти мужа она ходить перестала. Может, придёт ещё? Кто мы, чтобы судить?

А через месяц после отпевания, когда отец Борис отслужил Литургию и народ пошёл ко кресту, батюшка увидел в притворе храма празднично одетого Михаила.

Когда прихожане стали расходиться, он подошёл к отцу Борису и, смущаясь, сказал:

– Я вот тут креститься решил, батюшка. Не откажите, пожалуйста.

Катя-попрошайка

Ещё дули сырые февральские ветра, но солнце уже пригревало по-весеннему, оживились птахи, в солнечный полдень с крыш росли прозрачные хрустальные сосульки. Громкий спор отец Борис услышал ещё на улице. На крылечке стало слышно лучше, причём почти только одну уважаемую тёщу Анастасию Кирилловну. Голос жены, Александры, изредка звонко возражал и опять перекрывался звучным басом тёщи. Его жена и её мама были совершенными противоположностями.

Сашенька пошла в отца: лёгкая фигура, тихий голос, покладистый характер. Анастасия Кирилловна вдвое шире мужа, почти мужской бас, характер командирский.

Несмотря на любовь к командованию, было за что ценить его тёщу. Добрейшей души человек, трудяга, весёлая, душа любой компании. Несмотря на габариты, легко пляшет, а поёт – заслушаешься. Как затянет «Издалека долго течёт река Волга» – аж слезу пробивает, такая мощь, такая сила. Муж и дочь в ней души не чаяли.

Приезжая в гости, могла запросто за пару недель ремонт сделать, картошку посадить, огород вскопать, сарай поставить. А также построить всех: Александру, семилетнего внука Кузьму, соседей и друзей. Правда, отца Бориса не строила – уважала священнический сан.

Тёща работала много всю жизнь, родила и воспитала четверых – Александру и трёх сыновей. На производстве бригадир, дома порядок и чистота, пироги и борщи, в саду чего только не растёт, даже виноград с арбузами, это в средней-то полосе.

Да, Сашеньке маминой энергии не хватало, хотя и она была отличной хозяйкой.

Сашенька у него тише, мягче, застенчивей, любит книги читать, на клиросе в храме поёт. Это хорошо. Жена ему очень по характеру подходила.

Из-за чего же они там спорят? Зашёл в дом. Саша и Кузенька с «Конструктором» возятся, тёща тесто месит и басом-басом:

– А я говорю, что человек трудиться должен! Нечего лодыря гонять и попрошайничать! Она молодая ещё совсем – мне ровесница, а работать не хочет, ходит побирается! Вон отец нас рассудит: скажи-ка, должен человек трудом себе на хлеб зарабатывать или бездельничать?!

– Мам, дай человеку раздеться, пообедать…

– Да тут и думать не над чём! Скажи, отец Борис, я права или нет?!

Отец Борис снял куртку, сапоги, подошёл к сыну и жене, поцеловал обоих. Осторожно спросил у тёщи:

– О ком речь-то идёт? Случилось что?

– Да ходит к вам постоянно. К вам и ко всем соседям. По всей улице пройдёт, никого не забудет! Зайдёт, сядет и сидит. Вслух ничего не говорит, знает, что сами догадаются. Подадут ей чего-нибудь, тогда уйдёт… Саша пояснила:

– Тётя Катя. Кузенька уточнил:

– Катька-попрошайка.

Отец Борис и сам уже понял, о ком идёт спор:

– Кузьма, про взрослых так нельзя говорить!

– А её все зовут Катька-попрошайка!

– Кузьма у нас за всех отвечать не будет, он будет отвечать сам за себя.

– Ладно, пап… Смотри, мы с мамой какой подъёмный кран собрали!

– Хороший кран!

В их маленьком городке знали всё о всех. А вот про Катю-попрошайку почти ничего не знали. Она появилась в городе уже пожилым человеком и ничего о себе не рассказывала. На что жила, какая трагедия произошла в её жизни, почему у неё не было родных – оставалось тайной. Может, и трагедии никакой не было.

Невысокая, худенькая, одни и те же старые, не первой свежести тёмные кофта и юбка, засаленный платок на седых волосах. Ходила с трудом, видно, была больна, но чем – тоже никто не знал. Лицо приветливое, глаза добрые, но молчит или отвечает односложно. На блаженную не тянула, для простой нищенки слишком скромная и простая. Вроде умственной отсталости нет, а и особых признаков интеллекта тоже. Вот такая непонятная Катя.

Поселилась в старом домике, почти разрушенном, где раньше жил пьющий старичок. Старичок умер, а в домике оказалась Катя. Огород зарос бурьяном, в хозяйстве облезлый старый кот. В храм она ходила, но стояла только в притворе.

Отец Борис всегда подавал ей что-нибудь с канона: хлеб, печенье, пряники. Иногда давал денег. Катя низко кланялась и уходила. Раз в неделю заходила к ним в дом, садилась на лавочку, сидела тихо, так, что о ней можно было забыть. Сердобольная Саша кормила её супом, накладывала второе, давала с собой продукты.

Заходила она и в другие дома, также садилась молча у порога. Кто впускал и подавал что-нибудь, кто гнал – она отвечала одинаковой улыбкой и поклоном.

Начитанная Саша сказала задумчиво: