Лёха

— Ага. То-то и сейчас чуть живые. Ну, их к черту с таким шоколадом — подвел итог Семенов.

Менеджер Лёха.

Когда удалось понять, что это такое произошло с ними, и почему один бурят остался нормальным, потомка сильно удивило то, что его товарищи о наркотиках слыхом не слыхали и проявили просто дремучую девственность в этом вопросе. Лёха аж вспотел, старательно растолковывая этим провинциалам, что к чему в погоне за кайфом. Правда не так чтобы уж очень соловьем разливался — успел поймать тяжелый предостерегающий взгляд Семенова и вспомнил, что болтать языком надо с опаской. Потому ограничился только коротеньким рассказом, что вот есть определенная публика, которая жрет, курит и нюхает всякое и потому балдеет и получает особые ощущения, что на своей шкуре троица и попробовала. И да — потом за удовольствие надо платить. Впрочем, если опять принять наркоту, то опять будет кайф, ну то есть приход, ну то есть вот эти необычные ощущения. Только потом мозги погорят нафиг. На этом менеджер и остановился, переведя дух от лекторского запала, опасаясь, не ляпнул ли лишнего.

Удивленный услышанным Середа, впрочем, ничего не заподозрил, просто подумал, наверное, что в крупных городах публика с жиру бесится, что и сказал вслух. Не пойми с чего, он считал Лёху жителем Москвы, а менеджер и бурят с дояром не кидались переубеждать. Лёха перевел дух, помолчал. В голову почему-то полезло, что, в общем, артиллерист прав, было с чем сравнить. Особенно когда жрать нечего и одеть-обуть что тоже проблема. Как-то до этих приключений не вставали эти вопросы, вообще не вставали — всегда как-то было и что покушать и что одеть и что обуть. За всю свою жизнь не пришлось ни разу голодать. Очень незнакомое и неприятное ощущение, надо признаться. С другой стороны задница еще болела, уколы штыком давали себя знать, особенно после лихой тряски в мотоциклетном седле. И вчерашняя лютая жажда так и стояла кошмаром.

Раскисать не дал дояр, посчитавший видно, что вчерашний день отдыхали — и хватит. Потому пришлось вставать и идти к вездеходу. Осмотр особо не порадовал — бензина было на самом донышке, что показал всунутый в горловину бака прутик. Не без опаски, напрягая травмированную голову, Лёха попытался завести агрегат и к немалому изумлению водителя машина послушно завелась. Порадовавшись суеверно-уважительным взглядам бурята и Семенова потомок сумел не рассмеяться, а сохранить протокольное выражение лица, заглушил мотор, поставив вездеход поудобнее. Потом не торопясь принялись за инвентаризацию имущества. Долго копались в сумках для плащ-палатках, наконец, разобрались с тем для чего нужны колышки, веревочки и прочие фишки с прибамбасами. Изменения, внесенные в поставленную Жанаевым палатку, оказались удачными, теперь в шатер легко помещались все четверо. Для какой-то хитрой цели шатер развернули на новом месте, на этот раз, накидав вместо лапника охапки папоротника. Попутно на костерке в отмытых котелках грели воду и с громадным удовольствием по очереди помылись теплой водой, пользуя найденный в сидоре, который хозяйственный Жанаев тщательно, но неуклюже залатал, кусок мыла. Предмет гигиены одуряющее вонял чем-то лихим, отчего становилось ясно, что дезинфекция будет суровой. На постоянно почесывавшего под мышками Лёху, Семенов смотрел все подозрительнее и подозрительнее, наконец, когда дошла очередь до помыва, решительно забрал у потомка трофейный китель, вывернул его наизнанку, внимательно осмотрел его, водя ногтем по швам, потом хмыкнул, позвал чисто вымытых бурята и Середу и те, тоже утвердительно кивнули, увидев там что-то знакомое для них. Но судя по рожам — не шибко приятное.

— Руки подними! — велел Лёхе дояр.

Потомок не стал спорить, а послушно задрал лапы. Семенов и его товарищи внимательно осмотрели Лехе подмышки, причем Середа удивился тому, что у летного писаря подмышки чисто бритые и артиллерист даже заподозрил было то, что, наверное, Лёха татарин, потому как вроде татары бреют себе все и везде. Семенов, как человек практический, подумал было, что у потомка уже были вши, вот и следы лечения.

— Что? Вши? — искренне удивился и даже испугался Лёха.

— Ну да. А ты что думал? Не горностаи же. Немец-то по железякам судя повоевал уже, а в Польше этого добра полным-полно. Народ там бедный, диковатый. У нас там старшина Карнач побывал во время освободительного похода. Очень удивлялся — мужчины даже в деревнях в шляпах и костюмах, как телигенты какие, а все вшивые. И не моются. Нет такой привычки. И у немцев тоже этого нет, вот вшивыми и ходят.

— Немцы ванны принимают! — уверенно сказал в ответ Середа.

— Да хотя б и так — много ты тут ванн видел? — обрезал его Семенов.

— Ладно вам, что мне-то делать — тоскливо спросил Лёха, судорожно вспоминающий, какие страшные болезни разводят и передают вши.

— Да сейчас почистим, пропарим. Мышки у тебя бритые, так что воши не зацепились, и гнид нету. А так бы спалили бы тебе шорсть или сбрили. Черт, ни одной бритвы на четверых нет, все фрицы себе оставили.

— А в голове, в голове нет ничего? — волновался Лёха.