Лёха

— Молодой человек! Немцам не характерна наша социалистическая законность! — выспренно начал профессор, но пышноусый его перебил:

— Хлопец, нимцы еще в прусско-французскую войну заложников, как собак, стреляли. А суды у них и тут есть — как ихий зольдат решил тебя пристрелить — так тоби и суд. И когда они в Империалистическую прийшлы — то же почти и было.

— Точно. Видали мы их расписки: «выдать русской свинье за свинью один грош» — кивнул головой ефрейтор.

— Ничего не меняется. Все раньше уже было. И заложников без суда стреляли. И раненых добивали и пленных, которые идти не могли — грустно заметил доктор.

— Это когда такое было?

— Да хоть и в наполеоновскую войну. Даже в классике описано. Платон Каратаев — доводилось про такого читать? Великий Пирогов вынужден был заняться артиллерийской наукой, чтобы доказать англичанам и французам, что их постоянные обстрелы Севастопольского госпиталя никак не могут быть объяснены случайностью. И несмотря на то, что доказал совершенно научно — обстреливать не прекратили! Даже отделение для умирающих и гангренозных в доме купца Гущина! Война — квинэссенция человеческой жестокости, подлости и низости. И мы в тылу врага это увидим куда как наглядно.

Лейтенантик переглянулся с Середой, грустно вздохнул.

— Поэтому, как рекомендовал один известный партизан прошлого, командир партизанского отряда — лучше трупы врага прятать и его трофейным имуществом не манифестировать, чтобы не навлекать на себя лютости его мстительной — подвел итог лекарь.

— Это вы о ком? — поднял удивленно бровки Берёзкин.

— Гусар Денис Давыдов. Он, к сожалению, был из дворян, но придерживался прогрессивных взглядов и был близок к декабристам — внушительно ответил профессор.

— Не очень-то хорошо нам офицерье слушать — поморщился пышноусый. Но Семенову показалось, что морду тот корчит не очень убедительно, словно как по обязанности.

— Если нам это в пользу, почему бы и нет? — пожал плечами профессор.

— А что еще советовал? — спросил Середа.

— Действовать по пословице «убил и ушел» — отозвался лекарь.

— Толково — неожиданно подал голос и ефрейтор.

— С чего решил? — спросил долго молчавший Семенов.

— Сам партизанил. Все верно — сделал дело — уноси ноги. Будешь на одном месте долго сидеть — найдут и обложат. Еще вот что сказать надо. Бабы нужны в отряде. Пожилые, тертые жизнью, бабы. Чтобы патрули знать, проверять что и кто и как караулит, где дозоры, чтоб харчи таскать и чтобы деньги и вещи сбывать. Дети для связных целей ненадежны и быстро погибают. Да и ответственность за детей не та. А баба — она уже взрослая. Чтобы могла перед постом на колени упасть, за ноги цепляясь за вражиной ползать, сынком его называть: «Сынок, ну куда же я уйду, у меня в этой деревне внучки в бурте сидят, второй день не кормленные, они же умрут, сиротки малые. Мамку-папку их еще летом убило, бабка старая на той неделе замерзла, одни они остались». Чтобы молитвы помнила, да про ответственность не забывала. И чтоб если ее сапогами пинать будут или прикладами лупить — чтоб не пугалась, не терялась, а рыдала и вопила, а глазами все примечала. И чтоб не болтала зря. Болтовня глупая — для партизан самое злое.

— Смотрю и диву даюсь — удивленно заметил лейтенант.

— А что такого? — пожал плечами пышноусый.

— Да так. Товарищ профессор вон знает, что царские офицеры писали, мой ефрейтор — партизан со стажем. Интересно, что еще откроется.

— В царской ссылке мы много читали — скромно ответил лекарь.

— А у меня работа такая — воевать — отозвался ефрейтор.

Семенов фыркнул носом.

— Что хрючишь, друже? — вскинул на него глаза пышноусый.

— Работа — это хлеб растить, дома строить. Воевать — это не работа — уверенно отозвался боец.

— Ты такое имя слыхал — Александр Македонский? — усмехнулся Бендеберя.

— Ну конечно, смотрел «Чапаева» — настороженно отозвался Семенов.

— Чем он знаменит, знаешь?

— Полководец, вроде.

— Вот. А теперь назови такого же известного пахаря, хлебороба. А? Молчишь? То-то и оно то! История только воев помнит. А хлеборобы — это так, для этого, как его…

— Пейзажа. Пейзане для пейзажа. — хмыкнул лекарь незнакомые слова.

Менеджер Лёха

Разговор пошел о каких-то высоких материях и Лёха слушал его вполуха. Больно уж хорошо было жевать еще теплую вареную картошку, периодически посыпая ее солью из немецкого пайка и заедая свежим, обалденно пахнувшим хлебом. Вкусно все-таки, когда можно поесть спокойно.

— Ничего твои вояки не смогут, если нет хлеборобов! — кипятился Семенов. Даже странно, всегда такой спокойный, а тут вон как на трибуне.

— А хлеборобы без воев — и тем более — ехидно возразил бравый ефрейтор.

— Это почему?

— А полонят и вырежут — так же с достоинством заявил Бендеберя.

— Спор ваш на манер того, что было первым — курица или яйцо — заметил внимательно слушавший их перепалку профессор.

— А все-таки, вы что скажете, как человек образованный? — спросил Середа, как раз выбиравший себе дольку огурца.