Лехнаволокские истории

— И мы здесь обитаем, — весело, с развязным бахвальством произнес Саленко.

— Ага, — соображал вслух Суворов. — Ясно.

— Чайку? — неожиданно предложил ему Саленко.

— Эт можно. С дороги горяченького. Отчего нельзя? — согласился тот.

Чайник как раз вскипел, и можно было заваривать.

— Мне, если можно, покрепче, — попросил Суворов.

— Тогда подсаживайся.

Суворов уселся на табурет и, пока заваривался чай, закурил. Его крупные жилистые кисти рук на тыльной стороне были сплошь покрыты старыми поблекшими наколками.

— Как я вижу, отбывал? — кивнул на наколки Саленко.

— Был грех, — не стал ходить вокруг да около Суворов. Сказал и тут же замолчал, как будто отрезал. Такой, как все потом заметили, у него была манера говорить. Если же он хотел продолжать, то находил всегда какую-нибудь связку вроде междометий «ага» или «вот», ставшими у него словами-паразитами. Но, надо сказать, за речью своей он внимательно следил, будто обдумывал прежде, не позволяя лишнему слову вылететь вольно. И никогда, ни при каких ситуациях (даже вдрызг пьяным) не разрешал себе сквернословить.

Как впоследствии выяснилось, не одобрял он употребление мата и другими, даже теми, для которых бранные слова служили лишь связкой, как у нас обычно водится, привычной и безобидной.

Стали не спеша цедить чай. Саленко с Резником рассказали, каким ветром их сюда занесло, Суворов в свою очередь поведал, что летом он плотничает в различных поселках и деревнях, а зимой живет дома в Петрозаводске, в скромном однокомнатном пристанище. В Лехнаволоке квартирует обычно у Пашкина, которого знает давно, еще с тех пор, как Пашкин работал в милиции.

— Пашкин работал в милиции?! — удивился Саленко. — Пашкин — «мусор»?!

— Бывший, бывший, — успокоил его Суворов. — Годов десять уж прошло. Он меня и арестовывал.

— Тебя? Пашкин? За что?!

Оказалось, сел матерый уголовник за хулиганку, но в его длинном списке преступлений значился немалый ряд грабежей и даже непреднамеренное убийство. В общей сложности Суворов, как говорится на блатном жаргоне, «чалился» цельных шестнадцать годков.

— Как же вы теперь — вместе? — не удержался от вопроса и Виктор.

— А чего не вместе? Он сейчас такой же бич, как и я. Я его, собственно, бичем здесь и увидел. А-а, говорю, Санек, и ты решил нашей вольной волюшки испить? Ага. А он мне талдычит: так ведь лучше воли ничего нет. Хотя что он, глупый, про волю-то ведает: волю по-настоящему познаешь, когда в неволе побывал, а это, — он кивнул в сторону комнатушки Пашкина, — одно баловство да слова. Вот. — Закончил Суворов и замолчал, задумавшись. При этом на его и так суровое лицо наползла тяжелая хмурая тень.

— А из ментовки он что, сам ушел? — поинтересовался Саленко.

— Да где там сам: выгнали. За пьянку.

— Ну, эт дело такое, — произнес многозначительно Саленко. — Известное.

Все согласились с ним.

Вернулись Женька-бригадир и Бражко.

— Ну?! — вопросительно уставились на них.

— Э-э! — протянул привычно Женька. — Нэма дила. Сказав, що мы рано прыйихалы, лису у нього зараз нэма, трэба трохи подождать. Ще дав тэлэфона другой фирмы. Кажэ, подзвонить туды.

— Постойте, братки, постойте, — обратился к ним Суворов. — Выходит, вас просто-напросто кинули? Как лохов. Нехорошо!

Горе-шабашники и сами понимали, что это было подло: вызвать их сюда черт те знает откуда, направить на ночь глядя в Лехнаволок и там уже сообщить, что работы нет и не предвидится — так мог поступить только последний негодяй. Ну а земляк! В голове не укладывалось!

— Надо что-то, ребята, делать, — на полном серьезе продолжал Михаил. — Раз он вызвал вас сюда и не по-людски с вами поступил, нужно его проучить. И хорошо проучить! Вот. Я так думаю. — Посмотрел он на мужиков решительно.

Но все были в растерянности. Что они могли сделать? Ясно, что за такое можно было голову смело отрывать, но кто на это пойдет, они ведь не беспредельщики какие, в какой-то мере чтят и уважают закон, верят еще в землячество и совесть человеческую, хотя радости от того, что они признали этого бездушного скота бессовестным, мало.

— Я вам так советую, — снова сказал Суворов. — Поедьте к нему и потребуйте денег. Вам же как-то вернуться надо, что-то есть. Вот. Адрес его знаете?

Женька утвердительно кивнул.

— Вот, завтра и едьте. Хотите, я с вами рвану за компанию? — неожиданно закончил он.

Такой крайней решимости в этом угасшем обличье мужики еще не наблюдали. Конечно, это было бы кстати. Один вид Михаила, мнилось, нагнал бы на трусоватого Ивана страху. К тому же он местный, а это многое значило.

Все единодушно поддержали желание Суворова и решили, что к Ивану отправятся Саленко и сам Михаил, остальные останутся на месте — не дергаться же всем.

Когда с этим вопросом разобрались, разговоры повелись в основном о том, как сейчас тяжело простому человеку, который волей-неволей вынужден сорваться с насиженного гнезда, есть впроголодь, заниматься бог знает чем, лишь бы только прокормить семью и родственников, но по большому счету, просто выжить.