«До мировой войны, когда авиация только начинала выбиваться из пеленок, — писал в 1923 г. будущий маршал Советского Союза Б. М. Шапошников, — задачи дальней разведки ложились главным образом на конницу. Последняя своей активной работой на фронте и флангах, выброшенная далеко вперед, должна была своевременно выяснить обстановку командованию, дабы тотчас же могли быть внесены коррективы в развивающийся план операции. От конницы требовалось разведать намерения и группировку сил противника в операции и скрыть от последнего свой маневр, иными словами — накинуть густой вуаль на фронт нашей маневрирующей армии, то есть решить хорошо задачу завесы. Разведка не ограничивалась только в рамках операции, а шла и дальше, переходя в область тактики — в ближнюю разведку, непосредственно ведущуюся перед фронтом наступающих или обороняющихся войск и составляющую их тактическое обеспечение.
И в этом виде разведки значительная часть ее ложилась на конницу. Одним словом, “разведка — насущный хлеб конницы”, как определял для конницы значение этой задачи Ф. Бернгарди[1006]
. Мы не будем приводить известных всем изречений, что конница — глаза армии и т. д., являющихся для нас характерными лишь в том, что разведывательная деятельность и устройство завесы в оперативной работе массовых армий главным образом возлагались на конницу, а авиация пока оказывалась лишь подсобным средством… неумелое распределение и направление разведывающих конных масс, быстрое развитие операций, условия современного боя конницы с пехотой, отсутствие у конницы надлежащего духа активности и, наконец, истощение конского состава — все это сводило разведывательную деятельность конницы к ничтожным результатам, заставляя двигавшиеся массы с плохо ориентированным командованием натыкаться на внезапные маневры противника. То, чего требовали массы для успешного проведения операции — хорошей разведки — конница не давала, и только авиаторы немного возмещали это крупный недостаток»[1007].