Лексикон света и тьмы

T как Тайна, о которой с Тревогой думает Эллен Комиссар, быстро идя по центру Тронхейма. Она смотрит в землю, кусая и облизывая губы, ускоряет шаг, надо поторапливаться, думает она и представляет себе Гершона, у него точно есть какая-то тайна, она уверена. В тот день, когда уволилась датская домработница, она заметила, что между ней и Гершоном порвались последние ниточки, их связывавшие. Взгляд Гершона стал жёстким. За обедом он сидит, уткнувшись в газету. Начал задерживаться на работе, домой, можно сказать, лишь заглядывает. Ясно, он что-то скрывает, думает Эллен, торопливо проходя одну улицу за другой. Воображение рисует, как она врывается в магазин и застаёт его в объятиях женщины. Или того хуже – Гершона вовсе не оказывается на работе, а за прилавком одна Мария, которая совершенно не понимает, чего от неё добивается Эллен, потому что Гершон обманывает и её тоже. Хотя, может, они действуют заодно, и у Марии наготове история, что Гершон отлучился по рабочим делам, но на самом деле он тешится с любовницей, наверняка с той датской мымрой. Кувыркается с ней в постели. Фу, гадость, думает Эллен. Сердце бухает в груди, ярость овладевает каждой клеточкой тела, Эллен стискивает зубы и представляет, что она скажет Гершону. Оттачивает формулировки – как она поставит его на место, как он будет ползать перед ней на коленях и просить о прощении. Она представляет, как он говорит, что понимает её разочарование, предлагает, чтобы они вернулись в Осло, и уже видит, как они всей семьёй снова едут туда, как входят в дом её детства. Но замечает, что и сама не верит в такой счастливый конец. Начало-то гораздо легче представить, думает она, заворачивает за угол на Нордрегатен и почти бежит, чтобы скорее оказаться на месте, чтобы наконец добиться ясности. Добегает и видит большие освещённые окна и Гершона за прилавком, перед ним дама в возрасте примеряет шляпку – она обернулась к мужу, чтобы спросить его совета.

Никаких молоденьких красавиц, Гершон на работе, работает. Эллен резко тормозит, норовит сбежать, пока её не заметили, но поздно – Гершон уже увидел её. И удивился, однако и обрадовался тоже, и даже поднял руку, чтобы помахать ей, но так и замер. Заметил, какое у неё перекошенное недовольное лицо, как-то сжался и с вымученной улыбкой отвернулся к даме и её шляпке.

Эллен застыла на месте. Сперва она думает перейти дорогу и зайти в магазин, поговорить с ним, но что ему сказать? Зачем она пришла? Соскучилась? Повидаться? Тогда она не стала бы подкрадываться из засады, думает Эллен и ругает себя: какая же я дура. Поворачивается и уныло бредёт прочь.

Дома она пробует навести красоту и уют. Хочет поговорить с девочками, но им недосуг, да и странно: с чего вдруг она решила включиться в их жизнь? И зачем лезет обниматься? Они уворачиваются и спешат вернуться к своим делам.

Наступает вечер. Гершон возвращается поздно, он навеселе, но отказывается отвечать, где был. Идёт в туалет, а потом прямиком в кровать, хотя Эллен дожидалась его, сидя на диване, и с улыбкой встала навстречу, едва он появился в дверях. Но он избегает её, и в его глазах погас свет, с которым он всегда смотрел на неё.

Они ложатся в постель. Она протягивает руку и в темноте кладёт её ему на плечо, но он бормочет, что устал, хочет спать, и поворачивается к ней спиной.

Эллен закрывает глаза. Слушает его ровное и спокойное дыхание. Чувствует расстояние между ними и чувствует, как всё превращается в труху.

Спустя несколько дней Гершон приходит домой рано и, пока дети гуляют, коротко уведомляет её, что ему предложили работу в Осло. Что он не видит продолжения их совместной жизни. Что он готов снимать квартиру для неё и детей, но хочет развестись.

Т как Телефонный разговор с Риккой о прощении. Она позвонила, когда я ехал через Трёнделаг, и сказала, что есть и другая причина, почему в семье замалчивали всё связанное с войной и той историей. Они не уклонялись от неприятных разбирательств, считает она, наоборот. Ими двигало желание простить и идти дальше. Поэтому они так и говорили: что было, то было, этого уже не исправить. Не в смысле подрихтовать прошлое, вытеснить или забыть. А потому, что единственное, что мы исправить можем, – это дорога вперёд. Наверно, та же идея была главной в миссии выжившего в Освенциме Юлиуса Палтиэля. Не осуждать, преследовать и обвинять, а прощать и смотреть вперёд.

«Мы живём в эпоху словесных баталий. Пусть лучше этот роман станет призывом смотреть вперёд. Пусть он лучше станет возможностью для примирения и прощения», – написала она вдогонку в эсэмэске.