Итак, я бы сказал: требование протяженности и антитипии лишь в малой степени является самой протяженностью и антитипией; оно еще настолько не достигло их, что, по правде говоря, само является тенью, которую остальные монады отбрасывают на каждую из них, и тем самым оно образует темную глубину каждой монады. Вы видите, что этим нельзя воспользоваться. Мне необходимо тело, но в его генезисе мы не дотягиваем до требования иметь тело, но только до требования чего-то, что я мог бы назвать протяженностью и сопротивлением. И анализировать я могу лишь это требование. Пользуясь двумя моими первыми реквизитами, я бы сказал: изначальная активная потенция и изначальная пассивная потенция суть два реквизита субстанции, которая называется монадой. Субстанции, которую теперь, когда всякая опасность устранена, я могу назвать «простой субстанцией», потому что знаю, что слово «простой» не определяет субстанцию: субстанцию определяют два реквизита. Я могу добавить: ограничение неотделимо от активной потенции. Все простые монады друг от друга отделимы – нет, это нехорошо… я говорю глупости. Простые монады – это [нрзб.], отличные друг от друга, но они обладают одними и теми же реквизитами, а вот сами эти реквизиты друг от друга неотделимы. Но они, монады, и сами неотделимы друг от друга, потому что каждая уносит с собой тень всех остальных. Вот как.
Что же – самое трудное – нам остается? Итак, у нас есть некое требование; как же это требование будет осуществляться? Как реквизиты будут заполняться? Я добавляю, что забыл существенное: изначальная пассивная потенция, или ограничение (здесь не доверяйте текстам), или «moles», масса в смысле «moles», масса, которая пока еще не несет ни протяженности, ни инерции, которая [нрзб.] протяженность и инерцию, есть то, что Лейбниц называет «первичной, или голой, материей». Первичная материя, или голая материя. Если вы скажете мне: покажите ее мне, то я не смогу вам ее показать; это – требование. Во всяком случае, она пока еще не включает никакой протяженности, она есть сугубое требование. Она есть требование протяженности.
Третий пункт: как это требование будет осуществляться? Почувствуйте сразу же, что доказательство здесь будет сложным: единственное, что может осуществить требование протяженности и антитипии, – в нормальном случае вы должны подождать меня на повороте или, скорее, дождаться на повороте Лейбница, – это то, что он нам отвечает: вот протяженность и антитипия, – но неужели он нам показывает, как протяженность и антитипия реализуют требование протяженности? Это было бы ерундой, это не относилось бы к философии. Я не могу вначале обосновывать требование протяженности, а потом сказать: вот это – протяженность, осуществляющая требование протяженности. Это было бы наихудшим буквализмом. И тогда вы почувствуете, каким будет ответ: следует руководствоваться необходимостями, чтобы не заблудиться! Здесь у нас опять нет выбора, потому что у Лейбница тоже нет выбора: может иметься лишь один ответ. Это – тело. Именно когда мы имеем тело и поскольку мы имеем тело, ограничение, понимаемое как требование протяженности и антитипии, осуществляется: только тело может осуществить это требование.
Но тогда возьмем тело: разве оно не относится к протяженности? Или, возможно, оно изготовляет ее, оно ее выделяет? Может быть, тело выделяет протяженность? И антитипию тоже выделяет? Может быть, оно все это и делает! Это становится возможным сказать, но я не знаю, возможно ли это доказать. Мы зашли в тупик. Единственным ответом можно считать (в противном случае необходимо остановиться) следующий: если бы Лейбниц остановился, надо было бы останавливаться здесь; положение выглядит так, что дальше идти невозможно, его захлестнула приливная волна… Да, как и Ницше, Лейбниц остановился… произошел небольшой несчастный случай, заставивший его остановиться. В противном случае наша задача стала бы тяжелой; а ведь надо продолжать, надо продолжать, надо продолжать!
Мы ждем ответа, и выбора у нас нет: только тело может выполнить упомянутое требование.