У меня есть чувство, что именно потому, что у Лейбница два этажа, эти этажи образуют схему события, – и все-таки вы заранее чувствуете, что никогда не может быть ни малейших непосредственных отношений между душой и телом. Два этажа навсегда останутся разделенными. Я попросту говорю: реализатором, возможно, будет то, что способствует переходу с одного на другой, то, что передает аспекты события с одного этажа на другой. Реализатор – это опять-таки понятие, которое возникает в самом конце жизни Лейбница, в его последние годы. А перед этим он довольствуется ссылками на соответствие между двумя этажами – верхним и нижним. И действительно, в конце он приходит к чему-то более глубокому: недостаточно, чтобы событие актуализовалось в монадах, – необходимо, чтобы оно реализовалось в теле. В предшествовавшей этому философии Лейбница недостаточно говорится о том, что существует соответствие между двумя этажами, а реализации в теле способствует некий реализатор, объясняющий отношения между монадой и переживаемым телом.
Получается, в самом конце мы выделяем у Лейбница три аспекта.
Душа и сгибы в душе. Сгибы в душе – это события, в душе выражающиеся.
Материя и складки материи. То, в чем реализуется событие.
А между ними – обеспечивающий реализацию realisans, который уже не может быть ни монадой, ни переживаемым телом, но может быть лишь одним: тем, что соотносит переживаемое тело с монадой. Это будет отношением сгибов в душе со складками материи, и этому дадут латинское название: vinculum substantiale. Что же такое vinculum{ Лат.
Что такое эта цепь?
Нужна ли цепь, чтобы складки двух разновидностей соответствовали друг другу? Зачем эта цепь в последний момент? Она ли выносит решения о текстурах материи, равно как и о качествах души? Нам необходима целая философия, которая подтвердит, что существуют не только сгибы в душе и складки материи, но и необходимо заставить вмешаться некий vinculum, который – если бы это было возможно – сшивал бы их между собой. Нет, он не пришивает одни к другим; на самом деле он только пришивает переживаемое тело, живое тело, каковое является телом монады. И все это необходимо рассмотреть чуть пристальнее.
Я говорю вам все это не для того, чтобы вы поняли: ведь если бы я обращался к вашему пониманию, все сказанное мною выглядело бы очень смутным; это для того, чтобы вы кое-что почувствовали. Я полагаю, что тут Лейбниц дает нам кое-что ощутить, и необходимо, чтобы я дал ощутить и вам: это концепция события. Событие – вы хотите, чтобы оно было чем? Не тем ли, что заставляет нас ходить на двух ногах или же ложиться спать? Что-то, обращающееся к достоинству и не имеющее ничего общего с расхожей фразой: «Будем вести себя достойно, так как другие смотрят на нас». И еще: нечто наносящее мне рану, хотя я неправильно говорю: «рану». Это даже гротескно: иногда оно царапает. Бывает щекотка событий, и, может быть, это лучшие события. Событие – это то, что касается твоего тела вот в этой форме! Или то, что касается твоей души вот в этой форме!
И это очень трудно: у всего есть свой отвратительный абсурд, и сказанное мною может быть одиозной фразой. Дело в том, что именно о слове «достойный» следовало бы договориться. Предположим, что кто-то только что потерял что-то важное, не деньги, а что-то в человеческом смысле. Вы хлопаете его по спине и говорите ему: «Будь достойным события». Надеюсь, ему остается разве что отвесить вам пощечину.
Так что же такое это достоинство? Я не могу сказать больше – дело за вами, если вы ставите проблему так: надо царапать себе тело. Царапать себя – это означает что? Надо завшиветь событием. Чесаться – как? Ведь существуют и неприличные способы царапать себя: «Я, несчастнейший». И каждое утро я начинаю себя царапать: «Я, несчастнейший!» На самом же деле «царапать себя» – это нечто совсем иное, я не несчастнейший. Но рецепта не существует.
Вы чувствуете, к чему я клоню? Иметь переживаемое тело, иметь живое тело. Ладно. Быть монадой, иметь живое тело: оказывается, что «быть монадой» означает быть только половиной нас самих; необходимо, чтобы мы имели живое тело!