Лекции о Спинозе. 1978 – 1981

Спиноза не видит тут никакой трудности, и ответ его очень ясен. Он говорит, что это происходит не в силу простого основания: дело в том, что, с точки зрения природы в целом, мы не можем сказать, будто существуют сразу и композиция, и распад, потому что – с точки зрения природы в целом – существуют только композиции. Существуют только сочетания отношений. На самом деле, с точки зрения нашего разума мы говорим, что такое-то и такое-то отношение складывается в ущерб какому-либо другому отношению, которое должно распасться, чтобы сложились два других. Но происходит это потому, что мы изолируем какую-либо часть природы. С точки же зрения всей природы в целом, всегда существуют лишь складывающиеся отношения. Я обожаю этот ответ: распад отношений существует лишь с точки зрения нашего разума, в то время как природа в целом включает в себя только отношения. Итак, неизбежно существуют композиции, – точка.

Этот очень простой, очень ясный и прекраснейший ответ готовит другую трудность. Он отсылает ко второму возражению Блейенберга.

С частной точки зрения отношения складываются и распадаются

Представим себе в пограничном случае, что Спиноза пока пренебрегает проблемой природы в целом; тогда перейдем к другому аспекту, к моей частной точке зрения, то есть к точке зрения отчетливой и фиксированной. В действительности, то, что называется «Я», есть множество отчетливых и фиксированных отношений, которые меня образуют. С этой точки зрения – и единственно с конкретной и определимой точки зрения, – я мог бы сказать, что существуют композиции и распады. Я бы сказал, что композиция присутствует, когда мои отношения сохраняются и сочетаются с какими-нибудь другими внешними отношениями, – но я бы сказал, что имеется распад, когда внешнее тело действует на мое таким способом, что одно из моих отношений или даже большинство моих отношений разрушаются, то есть перестают осуществляться актуальными частями. Итак, с точки зрения природы, я мог бы сказать, что существуют только сочетания отношений; но коль скоро я принимаю конкретную детерминированную точку зрения, я должен сказать, что существуют распады, не совпадающие с композициями. Отсюда возражение Блейенберга, состоящее в том, что то, что вы называете пороком и добродетелью, есть то, что устраиваете вы сами. Вы назовете добродетелью всякий раз то положение, когда вы складываете отношения – какими бы они ни были, – одновременно разрушая их; и вы всякий раз назовете пороком то положение, когда одно из ваших отношений разрушено. Иначе говоря, вы назовете добродетелью то, что вам подходит, а пороком – то, что вам не подходит. Иными словами, питание вам подходит, а яд вам не подходит. Но ведь когда мы говорим о пороке и добродетели вообще, мы обычно ссылаемся на нечто иное, нежели такой вкусовой критерий, а именно не на то, что меня устраивает или не устраивает. Это возражение отличается от предыдущего, потому что оно происходит от имени частной точки зрения, а уже не от имени природы в целом. И оно в этом смысле подводит итог тому, о чем непрестанно говорит Блейенберг: вы сводите мораль к делу вкуса.

Спиноза предпринимает попытку доказать, что у него есть объективный критерий для различения благого и дурного, или добродетели и порока, и что этот критерий – не просто вкусовой критерий, сообразно которому что-то меня устраивает или же не устраивает. Он пытается показать, что – с частной точки зрения – он не путает порок и добродетель с тем, что меня устраивает.

Он показывает это в двух текстах, которые – насколько мне известно – являются наиболее странными у Спинозы, до такой степени, что один кажется непонятным, а другой – может быть, и понятен, но кажется чрезмерно причудливым. В конечном счете все разрешается с чудесной прозрачностью.

Первый – в письмах к Блейенбергу (письмо 23)[32]. Он стремится доказать, что имеется не только критерий для различения порока и добродетели, но и что этот критерий применяется к внешне очень сложным случаям и что, кроме того, это – критерий различения, не только для различения порока и добродетели, но и – если мы правильно поймем его – для различия преступлений.