А посмотрите «Похищение». Такие здоровые загорелые мужики по барышне себе выбрали, на лошадей их и поскакали. А барышни-то не хотят, что позволяет одной спину выгнуть, второй еще странную позу принять, то есть создать сложный силуэт. Какие у них тела, со складками. Ну, ему нравились такие. Изумительная композиция! То, что написана Рубенсом это всегда блистательно, мощно и легко. И посмотрите какой Рубенс смешной. Вернее, как он шутит. Вроде бы похищение, такая трагедия, а там Амур цепляется за лошадь с одной стороны. Видите, как он вцепился? А как лошади написаны, все в квадрат вписано и женские тела с этими распущенными золотыми волосами. Сила и слабость. Конечно, он был художником барокко. Мы с вами о барокко еще немного поговорим, но 17 век является родоначальником барокко, а 18 век и есть этот стиль. Он был создателем абсолютно разных и новых сценариев. Например, именно он создает такой чувственный образ переизбыточности и распущенности. И этот жанр, который он нашел, получил большое распространение и название «вакханалия». Видали? Эти все про дом, про честь у него под боком? А кто болтает? Кому не нравится он сам. Они носятся со своим классицизмом. А он говорит: «Гуляем! Пусть они там говорят. А у нас на улице праздник». И создал жанр вакханалии: пьяниц, людей, одурманенных зельем. Его ученик Йорданс написал несколько картин «Сатир в гостях у крестьян». Сидит Сатир с козлиными ногами и тех, кто похлебку лопает, жизни учит. Людей из них делает.
Сатир в гостях у крестьян
Они имеют большой мифологический сюжет.
У него во всех композициях Ян и Инь — мужское и женское начало на фоне цветущего. У нас всегда свет. И это замечательная аллегория. Античность никуда и никогда не уходила. Она всегда на поверхности и имеет свой комментарий. Один из комментариев — 17 век. Античность комментирует очень активно, но новый комментарий делает миф аллегорией. Миф теряет свою смысловую философскую сердцевину и обретает аллегорический образ. Он создает союз земли и воды.
17 век — это эпоха формирования национального сознания и в России, и в Западной Европе, и в Англии. Просто они идут разными путями, беря начало в конце 16 века. То есть тесто заквашивалось во второй половине 16-го века, а испеклось в 17-ом. Но для нас особенно интересно в этом отношении Франция. И вот почему. Потому что этот процесс формирования национального сознания Франции и французов. А процесс обретения формы и ритуала во Франции оказался таким полным и устойчивым, что продолжает сохраняться и сейчас, представляя собой антибиотик, предохраняющий эту страну от распада. И, если идея в Голландии носит характер бытовой, то во Франции и национальный характер, и бытовая сторона — это форма национального сознания. Они были готовы к самостийности. Я рассказывала, как мы с Пятигорским шли по Лондону и увидали бомжа в мешке. И такие волосы красивые и сережки, перстень на пальце. Лежит в мешке читает, собачка рядом. И кто он такой? Лорд и у него есть свой замок. У него хобби такое, он развлекает себя. Такое клубное развлечение. Он свободный человек: хочу вот так! Потом пойдет, помоется в своем дворце и на охоту. Я столько там такого видела.
Во Франции произошла интересная вещь. Французы, в результате длительных междоусобиц — постоянных, внутренних разборок, внутреннего противодействия друг другу, почти себя уничтожили. И, когда началась протестантская резня, страна оказалась в центре раскола и беспощадной борьбы за власть. Они все в себе истребили. Сами себя. Грубо говоря, они достали ногами дно. Это, конечно, приход к власти сына Генриха IV Наваррского — Людовика XIII, спор о личности которого до сих пор существует. Он вызывает большое количество разночтений. Но рядом с ним оказался гениальный человек — временщик, фаворит, канцлер — кардинала Ришелье. Почему считают, что Жанна Д'Арк имела в своем сердце Францию, а Ришелье нет? Он имел не меньше, потому что его жизнь была посвящена спасению и становлению Франции. У него была идея.
А у Петра была идея? Была. И каждый может ее определить. Не в Европу окно открыть — это поэтическая формулировка, а это идея перепрыгнуть через пропасть времени и консерватизма, и соединиться с дающими новую жизнь артериями. Создать школы, регулярное обучение, создать профессии: корабелов, заводчиков и, наконец, научить людей чему-то. Взять и преодолеть. Перевести часы времени. И Петр перевел их. О нем разговоров много и это все лестничные, кухонные разговоры, но он перевел эти часы. И Ришелье сделал то же самое, что и Петр. Он оставил великого преемника, который не был французом, а был итальянцем, но не меньшим патриотом Франции. И, если Ришелье сделал это благодаря опоре Людовика XIII, создавая идею его абсолютизма, то Мазарини подставил спину Людовику XIV. И не надо слушать разговоры о его корысти. Французы любили его. Они имели при себе Гольбера, который начал свою карьеру при стареющем кардинале Ришелье. Вот гений всех людей и народов.