В России это не очень получается. Она очень большая (смех) и у нее что-то с головой. Один астролог мне сказал, что Франция родилась под Весами, а Россия под Ураном. Ураническая страна и одни сумасшедшие. Гении, сумасшедшие и все. Мечта о порядке и все. Ордман построил Петергоф, Петербург, а дальше что? Тьма. А сам носитель идеи Ордман, что пытался воплотить в архитектуре? Элетрезини (?) — гений в архитектуре. Леблон — первый архитектор в мире, создавший универсальную архитектуру, что сейчас называют типовой проект. Он создал типовую архитектуру. Я обалдела, когда это поняла. Ну, Леблон — средний архитектор, Корбюзье тоже средний. Он философ и создал Дом двенадцати коллегий. Знаете, такой? (смех) Кошмар! 12 министерств! Какие они? Несколько домов соединенные одним коридором. Дом для среднего человека, дом для низшего человека. И дом для зажиточного человека. Сам Петр построил в Летнем Саду, по проекту Леблона, дом зажиточного человека. И жил там. Петр жил в маленьких домах. Меньшиков себе больше построил. Улицы проложили. Дома должны идти по улицам, фонари должны стоять. Одежду нарисовал для тех, кто пирожки будет продавать. На основе петровских книг старался выстроить. С чего начинал? С архитектуры. Магазины с вывесками.
У нас же всегда все за пятилетку должно перескочить в новую систему. Диалектики никакой. Мы сегодня никем, а завтра всем (смех). Предварительных «фас» не надо. Вчера был хвост, сегодня отсох, а если нет, то спрячем в штаны. Копыта есть — оденем в башмаки. Как замечательно написала Ахматова: «Хвост запрятав под фалды фрака». А под фраком-то хвост есть. Как можно перескочить? Вот наши тетки и мужики на Ассамблею собирались, а Петр им книжки специально выдал, как себя вести. Ритуалу общения классицизм нужен.
Моя дочь, абсолютно русская, стала настоящей француженкой. И, когда я ей говорю: «Маша, ты позвони», она говорит: «Мамочка, не могу, у нас это не полагается». В той среде, в которой живет она, вся ортодоксия классицизма сохраняется. У нас нет, потому что существует системность отношений. У них была парочка попыток выйти из классицизма, у них был свой противовес, которого звали Оноре де Бальзак. Отнюдь не Гюго, который был чистым классицистом. Классицизм имел с одной стороны романтический окрас и жесткий вариант. Бальзак был и Толстым, и Достоевским, так же, как Марсель Пруст, но это ничего не изменило.
Петр не мог выдержать долго этикет. Сначала целовал всем дамочкам ручки, которые сидели за столами и играли в карты. Божерянов в «Невском проспекте» описывает, как они все там причесывались, сколько там было теток-портних. Они за две недели до Ассамблеи на стульях все спали, парикмахеров не хватало. Мыться не очень умели, но все это делали. И Петр очень расшаркивался и делал ручкой до второй рюмки. В России весь этикет длится только до второй рюмки (смех), до третьей не доходит и ломается. Поэтому с этим делом не получилось, но попытка была. Главное, что предполагает системность — это соблюдение формы. Классицизм — это форма, регулярность, выраженная, как форма. Это стиль. Какой у вас классицизм, если после второй рюмки из-под фрака хвост вылезет? У меня есть знакомый в Москве, который, когда чувствует, что недовольство сильно, тут же надевает на себя цилиндр, даже, если он в пижаме. А те цилиндр сразу снимают. В России важная вещь существует, что портит нам весь классицизм — желание поговорить по душам. Заметьте, что пьяницы очень любят философско-религиозные разговоры. Это в национальном характере. Это просто невозможно! Никто не может у нас классицизма выдержать. Но полагается стиль или условность общения. Это нелегко, но так принято. Это проще. Классицизм прежде всего это идея основы государства и порядка, и выражает себя в архитектуре, а не в изобразительном искусстве.