Лекции по искусству. Книга 1

Она в коконе, внутри себя, такое отторжение от мира. Это кукольный театр, имеющий мнимый мир. Все его герои имеют эту черту присущую 20 веку. Чувство космического одиночества. Малевич и Пикассо — величайшие пророки. И их пророчество не свершилось, оно только свершается. Мир еще не осознал всей глубины их ясновидения. О Малевиче даже говорить еще нечего. Мы только на подступах. Пикассо связывает себя с прошлым, он просто набит им, и оно имеет для него большое значение. Нет такого художника, у которого бы не было связи, но этот связан со всем мировым творчеством.

Я видела такую выставку Пикассо, от которой до сих пор не могу оправиться. Начиналась она с его ауканья с античностью. Он делал копии античных слепков, когда ему было 8 лет и заканчивалась она этим же. Когда вы смотрите Пикассо-мальчика или подростка у вас в голове только одно: такого быть не может. Более прекрасного вы не видали. Дар божий. Это мужчина с агнцем в руках. Это образ, который идет через эпохи. И начинается с ранней античности и музеем на Акрополе. Там стоит такая скульптура молодого человека с таким нежным, отроческим телом, вытаращенными архаическими глазками и агнец, которого он держит за ножки. Это жертвоприношение. У них на шеях колокольчики. Жертву слышно по колокольчику. Жертву обязательно видно — она идет, как жертва. Потом это стало гениальным христианским образом пастыря, несущего на руках паству. Добрый пастырь — первое изображение Христа. Он изображен с ягненком, потому что он пастырь, который пестует свою паству, при этом он сам жертва. Одновременно: и пастырь, и жертва. Это можно бесконечно продолжать. И вот Пикассо упирается в то, что делает несколько вариантов этой работы. Для него — это одинокое несение ответственности. Когда вы это видите в подлиннике — это что-то нереальное. После войны Пикассо все бросил, оставил семью и уехал в разрушенный маленький городок Валарис, где 10 лет, как простой рабочий, поднимал Валарис один, своими руками. Он жил в простом доме, кушал в забегаловке. Я специально туда ездила. Жан Море также там работал, по следам Пикассо. Он один восстановил керамику и создал там основу для своей керамической промышленности. Открыл магазины. И, когда в Каннах показывали «Летят журавли», он специально ездил туда посмотреть этот фильм.

Еще он поставил на площади скульптуру Пастера с агнцем. Это был его долг или его подвиг в средневековом понятии. И он был в этом одинок. Он взял на себя эту работу и сделал все сам. Он выступил с одной из самых сильных программ — одинокого подвига, творения жизни и одиночества во всех его проявлениях. Он обнажен — он без времени и несет эту ответственность. В центре площади стоит небольшая бронзовая скульптура, от которой нельзя оторвать взгляд. И небольшая копия находится в доме Пикассо в Париже.

Эта тема одинокого мира в себе была присуща именно Рембрандту. Какие у него могли быть контакты? У нас тема совсем другая и я хочу вернуться к той точке, с которой мы закончили нашу прогулку. Перескакивая через время назад, я напоминаю вам последний наш разговор — проблемы классицизма.

Классицизм, в отличие от того, что я говорила сейчас, дело коллективное. Потому что в основе идеи классицизма лежит сверхгениальная футурологическая мысль Ришелье о создании мира, как умопосягаемого порядка. Это и есть модель Вселенной. Она имеет центр, размечатель и человека, который является частью этого мира. Есть часть организованной Вселенной, которая просматривается и имеет ясность и организованную композицию. Пространство организовано в отличии от самоформирующегося пространства. Это очень важно. Я сейчас скажу глупость, но глупость намеренную. Все мировое искусство, сколько мы его помним, сколько оно будет существовать — это искусство трезвенников и пьяниц, или таких сдвинутых людей. И они меняют друг друга попеременно.

То бывает классицизм, то романтизм. Романтизм — это искусство несдержанных особей. А классицизм — это искусство трезвенников. Все искусство такое. Тут тебе и наркомания, и порнография, и все, что душе угодно. Мода какая-то странная, тетки непонятные. Классицизм это? Да. Так было всегда и так будет всегда. Это какой-то закон. То культура трезва, то пьяна, то соображает, то нет, то ей кажется, что она соображает, то она даже и не хочет этого делать. Вот у нас есть замечательный художник, которого я очень люблю, и которого мало кто любит. Это Андрей Платонов. Есть несколько писателей, которых я читаю постоянно, с юности. Есть писатели, которые все объясняют, а есть те, кто считают, что все объяснить невозможно и ты находишься внутри какого-то необъяснимого самообразования, и тебе хочется понять, где ты находишься. Платонов — один из самых главных трезвенников мира, идеальный передовик, герой классицизма.