Он пишет лица, о которых никто ничего не знал и знать не мог, а если знали и встречали, то это были нищие евреи с базара. А когда Рембрандт видел этих нищих, он вспоминал свой первый приход в мир и видел в них библейских пророков. Никакого национального или этнического отношения не было. Он был художником и видел, как художник. Это из-за Зеркалья памяти и пропамяти. Идут, идут и наступают на нас, на мгновенье. Мы на черте прошлого и будущего. Из века в век, люди живут наделенные одними страстями. Они просто меняют эпохи и одежды. Остается лишь внимание и еще одно, о чем он пишет в своем автопортрете. Он стоит в одежде, лишенной любого обозначения. Он всегда апеллирует к нам. Он стоит с лопухом на голове и смотрит на нас. У него была школа и он любил учить, но что такое ученики Рембрандта? Они такую путаницу внесли! Он же ничему не мог их научить. Приходишь в музей, а там написано Рембрандт. Ты смотришь, а это не он. Тебя разыгрывают. И музеи это тоже знают. У них великолепные специалисты. Только эти картинки стоят один рубль, а его подлинники миллионы. Сорокина как-то заявила Пиотровскому: «А вот Паола Дмитриевна сказала, что у вас…» и он тут же: «Передай ей, чтобы она на порог не появлялась!» (смех). Мы год назад смотрели с ним «Мефистофель» Сокурова и сидели рядом, и он все время на меня косился. Я говорю: «Зачем, Сорокиной такие вещи говорите? Просто мы с вами разные. Давайте, любить друг друга, у нас разные задачи в жизни: ваша молчать, моя говорить».
Что может быть более, чем услышать от Рембрандта о грехе и милосердии? Достоевский сказал: «С этим человек предстанет на Страшном Суде: со своими грехами и с большой потребностью к милосердию». Только, когда Достоевский говорил эти слова, он говорил о Сервантесе. Они были современниками.
Мы говорим: «Эпоха Возрождения — это зрелое Средневековье, готические соборы, подлинное начало розенкрейцеровского рассвета». На самом деле имеем ввиду, что это был век коллективной безымянной гениальности, потому что соборы анонимны. Они принципиально анонимны. Философски анонимны. Возрождение — это эпоха принципиальной именной индивидуальности. Почему? Потому что это пафос сильной, могучей личности, делающей творение. Поэтому они с такой радостью и резали друг другу глотки без кинжала и мало с кем общались. Это я пришел! Я могу!
17 век высшее время расцвета живописи. Не эпоха Возрождения. Но уже в 17 веке подключен еще один вид деятельности: культурно-художественная литература. Возрождение имеет имена художников и архитекторов. А 17 век выступает литературой и изобразительным искусством и имеет самые громкие имена: Веласкис, Рубенс, Рембрандт, Шекспир, Мольер, Лопе де Вега. Ничего себе литература, театр и живопись! И теперь запомните главное. 17 век — это век формирования национальных государств с национальной государственной политикой и национальным сознанием, выражающим себя в художественных школах. Эпоха Возрождения — это эпоха гуманизма во всех странах. 16 век не имеет еще национальных школ и национальной политики, а 17 век — будьте любезны. Кто в Англии сидит и делает портреты? С елизаветинского времени Голландия поднимается мощно. Россия тоже поднимается. Романовы, Алексей Михайлович, уже пахнет петровской эпохой, князь Голицын со своей идеей переворота. Такое накопление форм в России 17 веке. Какая концентрация в Москве! Испания создает национальную школу. Это начинается с 16 века, но рассвет идет с 17-го. Англичане на первом месте безусловно со своим театром и с такой потрясающей философией. Один Фома Гоббс чего стоит! Я не говорю о какой-нибудь ерунде, как Свифт. И Голландия создает свою школу. Но Рембрандт не голландская школа. Это аномалия. Человек на все времена. И внутри этого времени и гораздо больше всех стоит. Голландская школа — это малые голландцы. В 17 веке нельзя было сказать: «Государство Бельгия со своим политическим стилем». Не было такого государства. Вот Голландия была, да имела такое самосознание, что стала несчастной. Они сгнили внутри себя. Этот рыжий черт Билл — Вильгельм Оранский сделал им такую гадость! Он приучил их к чему-то и сказал: «Это очень хорошо!» И они сказали: «Да, хорошо». Я была в одном голландском доме 3 года назад. У меня мурашки по коже бегали. Я пришла в дом к одному физику — ученику моего мужа. Вошла внутрь, а там картины малых голландцев. Та же медная посуда, те же полы, та же чистота. А ведь он физик мирового класса! и занимается тем же, чем и мой покойный супруг. Сказать страшно чем, язык не поворачивается: «Не турбулентными плазмами» (смех). Мне стыдно, потому что я никогда не могла понять, что это такое, хотя мне не раз объясняли. Итак, и полы у него дома в клеточку, и вечером они с женой в карты играют, пиво пьют. Это что же такое? Это не инсценировка. Когда они выезжают куда-нибудь, то везут с собой все, что им насоветовал тот рыжий. Они сгнившие полностью! Извините за эти слова.