Лекции по искусству. Книга 3

Особенно это видно, чувствуется и становится понятным из драматургии. Там это было всегда, где-то в глубине. Вот эта их регламентация, их регламентированность, эти Пиры. А регламентированная культура — это культура эллинская! Это война между полисами и все прочее, а вот там — главная верхняя культура, то есть культура организованная, регламентированная: Олимпиадами, Пирами, школой художников, гимназиями эфебов, однообразными в полисах и имеющая где-то в себе одну, какую-то очень важную вещь. Ее надо пульпировать, в нее надо проникать, о ней надо думать. А как в драматургии все это сказано! Как это все у Софокла, как это все у Эсхила! Какая это удивительная вещь! Зачем эта регламентация? Зачем эта высокая идея совершенной организованности? Через вот эту самую такую рациональную гармонию? Что это такое, почему? И это что? И что такое — вот это? (показывает) Особенно сюжет, который называется гигантомахия, где есть победа Зевса и его братьев над хаосом титанов, над детьми Урана. И сюжеты эти разлиты внутри всей культуры. Они, в основном, являются основанием для разговоров Пира, создания той гармонической, мужественной, ясной, победительной, правильно организующей жизнь человека. Эти школы эфебов, с едущими красавцами, гимнастикой и грамотой. Где тут корень? А здесь есть один очень глубокий корень. ПАФОС. Внутренний пафос. Эмоциональный и психический. Вот оно психическое сознание. Когда мы видим, как много раз они повторяют эту победу над Минотавром, эту кентавромахию, эту гигантомахию, а самое главное весь эсхиловский цикл — абсолютно весь, то пафос приводит в глубину одного интересного явления: весь цикл связан с Эдипом.

Зачем это напряжение? Зачем это напряжение Пиров? Зачем это обязательное вытаскивание человека в обязательно другое высокое проживание? Потому что Пир — это высокое проживание. О детях нельзя, о войне нельзя, о политике нельзя. Смотри на вазы и рассказывай. Мифология, поэзия. Зачем эти немыслимые усилия? А они для одного единственного — человек должен вочеловечиться. Он должен убить в себе Кентавра, он должен убить в себе животное. Он должен быть победителем над своими животными инстинктами. И тогда он станет человеком. Если хотите знать, то художественный результат антично-греческого или антично-эллинского усилия, гениальный результат создания всех идей — это есть создание совершенной, высокой и гармонической формы.

Точно так же, как и хиазм — тема покоя и движения. И мужские сферы. Убей в себе Кентавра. Убей в себе Минотавра. Убей в себе животное начало — слепое, разрушительное. Сделай усилие для катарсиса, то есть для выпрямления космической линии. Выпрямление себя, как человека.

Уверяю вас, что именно глубокий внутренний пафос всех этих усилий, сознательно или бессознательно — мне очень трудно это сейчас сказать, но судя по драматургии, судя по искусству, как они не хотели, чтобы проступали какие-то пятна несовершенства — нужно разрушить второй сорт и оставить только первый. Оставь только совершенный образец, оставь только не идеальный, но совершенный образец гармонического начала, где человек — ЕСТЬ РАВНЫЙ ЭТОМУ. Это же удивительно. Эта настойчивость, которая кончилась трагически и страшно. Македонским. Но эти усилия никуда не пропали. Ты должен победить в себе Кентавра. Даже если царь Эдип не знает, что он — сын негодяя Лая. И не знает, что человек, которого он убивает — его отец. И, даже если он не знает, что женат на собственной матери — все равно, он разрушает высокий замысел о человеке. Позвольте мне на этом остановиться (Аплодисменты).

Нет, не закончить, а остановиться. Мы не закончили. Мы сколько угодно можем говорить о мифологии — она все та же — о сюжетах. Они все те же. Мы просто с вами не в состоянии все это осмыслить: а зачем это было?

Вся эллинская культура Олимпиад, вся эллинская философская художественная метафизика стремления к модулю, через который они выходят в совершенное творение человека — это все примеры. Убей в себе хтоническое чудовище. Убей в себе Химеру. Мы же не случайно всем этим в XX веке занимаемся. Фрейд этим занимался? Да или нет? Ницше этим занимался? Ну, что вы! Оказывается, что это обыкновенное кошачье «Мяу!» Бродского, а мы, за все это время — ни с места! А пафос и был в этом воззвании. Убей в себе зверя, убей в себе животное!