Читаем Лекции по искусству. Книга 3 полностью

Они делали поразительные усилия для всего этого. А поразительные усилия — это культура какого-то удивительного духовного усилия, которое стало абсолютной мировой эстетикой. Но это было духовное усилие, колоссальное напряжение и его долго выдержать было просто невозможно. Все сводилось именно к тому, что через эти примеры ты должен был стать в какой-то момент: на Пиру или на Олимпиаде — ТЕМ САМЫМ! Воплотиться в ЭТО! Эллада — это остановка времени. И это остановившееся время божественно, потому что, когда время останавливается, когда вы выключаетесь из времени — вы подобны богам и соединяетесь с божественным Абсолютом времени. Скажите, вы понимаете то, о чем я говорю или нет? Только честно. Или я мелю, а вы потом скажите: «Вот, тетка пришла, говорит что-то…»

голос из зала: Расскажите более подробно, что вы имеете ввиду, когда говорите об «остановке времени».

Волкова: Я имею ввиду вырезку из времени. Когда бьют часы в Новый год? В 12 часов. А что это за время? Одно закончилось, другое еще не началось. Старый год уже закончился, а Новый не начался. А почему?

голоса из зала.

Волкова: Нет. А почему? Это и есть остановка времени. Это и есть метафорика, так же, как и Олимпиада. Это и есть остановка времени. Священное перемирие заключается? История выключается? Все выключается и начинается абсолютное время Олимпиады. Как написал отец Павел Флоренский: «Пир, Олимпиада — это вырезка». Это его слова «вырезка из времени». Выпадение из времени. Приходят они на Пир — бедные, несчастные. Господи, ему бы на базаре козу продать, а он на Пир должен идти. И тут начинается мистерия ритуала! Его моют, его умащивают, он надевает венок, торжественный гиматий. Он возлежит.

Вы знаете, как назывался обыкновенный греческий дом? Триклиниум. Потому что для Пира ложе ставилось в форме клина. Одно клине-ложе, потом еще одно и получалась буква «П». Вот это триклиниум. Вот триклиниум и означает Пир. Пир — это пять-семь человек. Только на спартанском Пиру, когда собиралась спартанская фаланга было пятнадцать человек. И они совершенно гениально описывают эти спартанские Пиры и Пиры отеческие. Не государственные, а философские. Они все время должны были тренироваться для этого. Олимпиады.

В то время жил Алкивиад — этот страшный тип, которому в Греции прощали то, что никому и никогда в жизни не прощалось. Необыкновенный красавец. Сумасшедшей красоты. Просто чистый Бог, любимый ученик Сократа — философ, воин, чудовищный сукин сын, по существу — предатель. Его любили, несмотря на то, что он был мерзавец. Он предал всех — Сократа, свои Афины. Что-то невероятное. Предал всех и бежал в Лаконию, к спартанцам. Биографы замечательно описали как спартанцы сразу пригласили его на Пир — на фалангу, где находились не три, пять или семь человек, а пятнадцать и плюс тамада — ведущий Пира. Хочу сказать, что по мнению Канта, идеальным количеством для пирующих или идеальным количество для диалога являлось не более семи человек.

Говорят, что спартанцы были очень строгие. Ничего подобного! Они надевали праздничные туники — и это спартанские мужчины, жившие в такой олигархической, военной, аристократической республике. У них же не было демократии — у них была военно-аристократическая олигархия. Красили себе лица, завивали волосы, подкрашивались, подводились и возлежали. И Алкивиад, и без того безумной красоты, тоже подмазался. И когда он появился на Пиру и улегся — те, прямо рты поразевали. А как я вам говорила — все греки пили гадость. Почему? Потому что они не умели хранить вино. Они ничего не умели. Оно у них быстро скисало, даже если они его в подпол клали. Это вам не египтяне, которые имели холодильники. Когда открывают гробницы и видят эти холодильники — все ахают. Вот эти фаянсовые холодильники, из которых вакуумом выкачивали воздух, заливали воском и — пожалуйста: тысячу лет лежи или десятки тысяч лет. Открыл, поел, закрыл. Как хорошо, да? Я же вам говорила, они были идеальные мастера консервной промышленности. А греки ничего не умели. Ели кое-как, когда угодно, как угодно. Хочешь поесть — поешь, не хочешь — нет. На Пиру не кушали. Разве это место, где едят? Это место, где разговаривают. Это место, где говорят о главном. Это тренировочный зал, где тренируют мозги и души. Так они же боялись этих Пиров пуще всего. Они должны были мобилизоваться, потому что нельзя отказаться принять участие в обсуждении: «В какую Олимпиаду, кто, за сколько минут добежал»? Он должен все помнить, да еще Гомера процитировать. Это, как минимум. А то и свои стишки сочинить тут же, по ходу дела. Никто же не знает, что ему будет предложено.

Так вот, значит, Алкивиад с ними улегся, а у них был такой особенно сложный ритуал: поскольку их пятнадцать человек, то тамада наливал и пускал по кругу кубок. И они все отпивали по глотку. И если после кого-то вино кислило, становилось еще более кислым, изменяло свой вкус, то этот человек должен был встать и уйти.

голос из зала.

Перейти на страницу:

Все книги серии Волкова, Паола. Лекции по искусству

Похожие книги

12 лучших художников Возрождения
12 лучших художников Возрождения

Ни один культурный этап не имеет такого прямого отношения к XX веку, как эпоха Возрождения. Искусство этого времени легло в основу знаменитого цикла лекций Паолы Дмитриевны Волковой «Мост над бездной». В книге материалы собраны и структурированы так, что читатель получает полную и всеобъемлющую картину той эпохи.Когда мы слышим слова «Возрождение» или «Ренессанс», воображение сразу же рисует светлый образ мастера, легко и непринужденно создающего шедевры и гениальные изобретения. Конечно, в реальности все было не совсем так, но творцы той эпохи действительно были весьма разносторонне развитыми людьми, что соответствовало идеалу гармонического и свободного человеческого бытия.Каждый период Возрождения имел своих великих художников, и эта книга о них.

Паола Дмитриевна Волкова , Сергей Юрьевич Нечаев

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Похоже, придется идти пешком. Дальнейшие мемуары
Похоже, придется идти пешком. Дальнейшие мемуары

Долгожданное продолжение семитомного произведения известного российского киноведа Георгия Дарахвелидзе «Ландшафты сновидений» уже не является книгой о британских кинорежиссерах Майкле Пауэлле и Эмерике Прессбургера. Теперь это — мемуарная проза, в которой события в культурной и общественной жизни России с 2011 по 2016 год преломляются в субъективном представлении автора, который по ходу работы над своим семитомником УЖЕ готовил книгу О создании «Ландшафтов сновидений», записывая на регулярной основе свои еженедельные, а потом и вовсе каждодневные мысли, шутки и наблюдения, связанные с кино и не только.В силу особенностей создания книга будет доступна как самостоятельный текст не только тем из читателей, кто уже знаком с «Ландшафтами сновидений» и/или фигурой их автора, так как является не столько сиквелом, сколько ответвлением («спин-оффом») более раннего обширного произведения, которое ей предшествовало.Содержит нецензурную лексику.

Георгий Юрьевич Дарахвелидзе

Биографии и Мемуары / Искусствоведение / Документальное