Лекции по искусству. Книга 3

Когда люди поднимались туда — они плакали. Во-первых, от пройденного пути, потому что это невероятное эмоциональное потрясение — вы прошли этот путь, вы отделились, вы прошли космическую спираль в три с половиной оборота, вы были там и о, радость, вы знаете, что можете вернуться. И вы возвращаетесь. Слезами омывались. А потом к домашнему очагу или в кабак — как хорошо! Они пережили катарсис. Пережили эту минуту. Туда все и ходили, и это не было шуткой. Вот и скажите, как такая архитектура может называться? Она может называться только философской архитектурой, потому что ее внутренний смысл заключается в вашем упражнении в смерти. А что говорил Платон устами Сократа? «Жизнь философа — есть упражнение в смерти».

Так человек не знает, что такое упражнение в смерти, а после Пантеона знает. А религиозная архитектура не только философско-религиозная, но она еще и эзотерическая. А Пантеон — философская, она так выстроена. Так могут строить только римляне и больше никто.

Я даже не буду сейчас останавливаться на том, как Цезарь хватал из Египта обелиски. В Риме очень много египетских обелисков. Он хапал их, привозил и устанавливал там. А для чего? Что они обелиск сделать не могли? Не умели, да? Когда они триумфальные колонны делали! Конечно, могли. Он наводил мост между очень глубокой эзотерической философией — это, как мичуринский акт прививки. А самое главное было в том, что он знал: нет ни одной Империи в мире, которая существовала бы пять тысяч лет. А Египет существовал пять тысяч лет без всяких изменений. Он утверждал — здесь продолжение не Египта, а пятитысячного Рейха. Ему нужен был пятитысячелетний Рейх! Это он сказал: «Рим — вечный город». Вообще, в их языке — очень лаконичном, есть очень большая концепция: Рим — вечный город!

Во что верили римляне? Все религии, включая античную мифологию были для них декоративными. Им очень важна была Греция, начиная с Цезаря, но ему точно так же был важен Египет с его «культурной прививкой». И начиная с поздней республики в Риме было очень много греческих актеров, художников — они очень серьезно занимались искусством. О них надо говорить очень тонко, потому что они очень серьезные люди.

Вы себе представляете реку Рубикон? У нас в Пеннабилли течет речка Мареккья. Это ручей и если в нем прибывает вода, то вы будете стоять в ней по щиколотку. Я в этот момент всегда говорю, что Мареккья стала бурной, судоходной рекой. Она такая же, как и Рубикон. Вы думаете Рубикон при Цезаре был другим? Эта речушка течет по песочку и шириной, как эта комната. Камни под ногами, водица льется. И надо же устроить из перехода этой лужи такой исторический спектакль! Цезарь подвел к ней лошадей и сказал: «Жребий брошен!». И торжественно перешел через реку, которая была по щиколотку. Он провозгласил момент новой истории. Как Ленин: «Вчера было рано, завтра будет поздно». Все! Исторический момент обозначен. Они же у него все учились — у Цезаря. Потом, он этих коней посвящает Юпитеру. Тех самых, с которыми он эту лужу перешел. Специально построил для них загон, где эти кони паслись на травке. И когда накануне смерти Цезаря — а это все описано, надо только прочитать, это же совершенно фантастические, замечательные истории. Так вот, за сутки до смерти Цезаря, кони стали ржать, плакать большим слезами, сломали загородку и разбежались. Это была плохая примета. Шекспир, не будь дурак, упомянул это в Макбете. Ничего нового — повторил исторический эпизод. Все это очень театрально, все это очень обставлено. История должна иметь театральную постановку. Особенности мировоззрения, философствования, ничуть не походившие на греческие. Греки мифологию использовали, но она не являлась их философией. Она не была их мировоззрением. А у римлян была совершенно другая модель мира. Они считали, что мир есть театр, а люди в нем актеры. Это есть римская, настоящая религиозно-философское мировоззрение. И существует кукловод, и поэтому все мы с вами говорим: «театр военных действий», «театр политических событий», «играть роль на политической сцене». И это мы-то — христиане, говорим такие плохие римские слова. Это же римские слова. Это они говорили. Это не цитирование, это не прямое заимствование — это просто у нас в крови. И Рим, и Греция.