Лекции по холокосту

Р: Если массового уничтожения в газовых камерах не было и если в концлагерях умерло намного меньше людей, чем считается официально, то да, эта глава немецкой истории была не такой уж и страшной, как считалось ранее. Но это не значит, что лагеря вовсе не были страшными. «Не так уж страшно» — понятие сравнительное, а не абсолютное. А именно сравнения составляет суть научного поиска.

С: Но неужели вы не понимаете, что кое-кому неприятно и даже больно слышать ревизионистскую точку зрения!

Р: Понимаю. Я тоже испытывал не самые приятные чувства, когда впервые обо всём этом услышал. Но, с другой стороны, сами подумайте: разве любому человеку не будет радостно узнать, что, к примеру, в крупной аварии или от стихийного бедствия погибли не тысячи человек, а всего лишь двадцать-тридцать? Разве родственники пострадавших не будут счастливы, узнав, что судьба их близких была не такой страшной, как считалось ранее?

Здесь же мы наблюдаем прямо противоположное. Родственники жертв упорно продолжают утверждать, что трагедия имела место именно так, а не иначе, и что погибло именно столько людей, сколько утверждалось ранее. Я не стану обсуждать, какие мотивы заставляют родственников так себя вести, поскольку это весьма непростой и спорный вопрос. Но что самое интересное, так это то, что родственникам предполагаемых преступников нельзя даже утверждать, что масштабы преступлений были преувеличены. Причин этому много, и они требуют психологического исследования. Вот лишь некоторые из возможных причин, по которым люди не хотят слышать хорошие новости:

— Если определённые аспекты современной истории будут значительно пересмотрены, то тогда всё их удобное мировоззрение может разрушиться, что приведёт к психологическому дискомфорту.

— Людям не очень-то хочется признавать, что их всё время обманывали, а они этого даже не замечали.

— Если окажется, что определённые исторические события на самом деле не происходили, то тогда окажется, что они ничуть не лучше тех, кого они прежде дружно называли «нацистами», «коричневыми крысами», «правыми радикалами», «сумасшедшими» и т.д. Люди, как правило, стараются избегать подобных сравнений, пусть даже это противоречит всему здравому смыслу. Кстати, именно в этом заключается секрет успеха грязной кампании против ревизионистов.

— И наконец, мало кто готов противостоять негативному общественному мнению, постоянно подвергаться всевозможным гонениям, среди которых — потеря работы, разорение и уголовное преследование.

С: А вам не кажется, что прежде чем начать заниматься этой темой, вам нужно было прояснить свою позицию по отношению к антигуманной идеологии и преступлениям, совершённым нацистами, и отмежеваться от всего этого?

Р: Пускай каждый сам решает, делать ему это или нет. Впрочем, большая часть людей попросту подчиняется условному рефлексу павловской собачонки, когда им предлагают совершить этот антифашистский ритуал. Я же об этих ритуалах стараюсь не думать, поскольку в действительности мало кто знает, о чём он говорит. И вообще, должен вам признаться, что я только поверхностно изучал национал-социалистическую идеологию и повседневную жизнь Третьего Рейха, поэтому я не могу считать себя компетентным в этой области и объективно судить обо всём этом. Когда я представляю себе Третий Рейх, у меня перед глазами непроизвольно встаёт картина, созданная средствами массовой информации, а она, мягко говоря, не очень объективная.

С: Зачем же вы тогда читаете эти лекции?

Р: Я столкнулся со всем этим чисто случайно. В середине восьмидесятых у меня имел место первый разговор на данную тему с одним человеком с ревизионистскими взглядами. Впрочем, мне не очень понравилась его точка зрения, поскольку он настаивал на том, что погибло не шесть миллионов, а «только» три. Подобная игра с цифрами была, на мой взгляд, пустой тратой времени, поскольку суть проблемы от этого не менялась. Но затем, в 1989 году, один мой знакомый, член небольшой либеральной партии, дал мне почитать немецкое издание книги Поля Рассинье «Подлинный процесс Эйхмана». Лишь после того, как я прочёл эту, весьма впечатляющую, книгу и открыто поговорил с моим знакомым, я получил более-менее ясное представление об этой теме. И после выхода в свет доклада Лёйхтера я сам стал заниматься ревизионизмом. После того как благодаря поручению одного адвоката мне представился шанс завершить своё исследование, с которым я должен был выступить на суде в качестве свидетеля-эксперта (по крайней мере, таков был план), я быстро попал под молох социального и уголовного преследования, который в конце концов заставил меня уехать из моей родной страны Германии[ 1367].