Лелейская гора

- Скорее из твоих, потому что тогда тоже было два лагеря. Князь Милутин хотел покориться Кариман-паше, задобрить его податью и вымолить прощение Фате и Куштриму. Сходка поддержала князя Милутина, но тут возмутился князь Мирчета и бросил Милутину: «Коли так, складывай знаки верховной власти! Снимай шапку, снимай шубу, меч отстегивай, а голову наголо обрей да чалмой повяжи да ступай целовать подол у паши». Об этом эпизоде поется в народной песне: «Как на сходке сошлись двое братьев родных, гулом сходка гудит, не расходится, при народе при честном братья ссорятся …» И обрекло себя племя на страшные муки, а все из-за князя Мирчеты, воеводы лютого, не пожелавшего послушаться своего мудрого брата… Небось ты думал, что все гусляры на вашей стороне, а выходит, ничего подобного. И поделом вам, ибо вслед за этой сходкой началась резня и ужас, разбой и рабство, и тогда же Писклявая долина получила свое страшное имя, потому что там дети пищали под саблями, и тогда же люди дали прозвище Пещере беженцев и Рабскому лазу, а Мирчета Лютый, спасая свою шкуру, отсиживался тем временем, вроде как ты теперь, в Омандо под Любанами.

- И что же, удалось ему свою шкуру спасти?

- Удалось, да ненадолго. Он потом под Плавом погиб у моста, напоровшись на собственный меч. Раненый с коня упал.

Мне вспоминается, что я слышал об этом когда-то. И с превеликой радостью вернулся бы в то блистательное, расшитое золотом «когда-то», когда я это слышал. Мне кажется, он все это извлекает из моих воспоминаний, относящихся к той счастливой поре, когда мы лазили в соседние сады, расширяли дорогу и распевали песню: «Ой ты, девушка-девица, горячее нет вина, пройдет лето, пройдет лето, ни при чем останусь я …» Помнится, тогда Марта Пантелина хватила стиральной колотилкой по голове одного парня, прихвастнувшего, что он с ней спал. Я тогда не понимал, что может быть плохого в том, что он с ней спал, и все собирался выяснить у кого-нибудь этот вопрос, но так и не собрался, поглощенный теми новостями, которые приходили к нам каждый день. Комиты гибли пачками, а уцелевшие сдавались, австрийские шпионы постепенно возвращались обратно, разгуливая на свободе под охраной закона и разглагольствуя о том, как они, спасали народ от мятежников и австрияков. Я думаю, один из этих с запозданием вернувшихся кой-откуда субъектов, в ботинках, при шляпе, с рубцом после раны через лоб и неподвижным стеклянным глазом, как раз и трепался о том, что Мирчета Лютого поразило в конце концов народное проклятие и он пронзил себя собственным мечом.

- Тебя, наверное, тоже прозовут Ладо Лютый.

- Это не имеет значения. Смотря кто прозовет.

- Самое смешное, что, по-твоему, ты якобы отстаиваешь дело народное.

- Не только якобы, но и на самом деле. А чье же как не его?

- Да народ ненавидит тебя ничуть не меньше,чем ты его.

- Это твои прихвостни ненавидят меня, так же как и я их.

- Теперь все мои, других нету. Люди живы хлебом насущным, а праздными разговорами им не прожить. Они предпочитают итальянскую пайку хлеба сегодня, чем колхоз и свободу послезавтра.

- Не все такие, просто других не видать; они вынуждены были временно уйти в подполье.

Он затрясся от приглушенного смеха. Над кустом торчит верхняя половина его туловища. Свои кривые нош разной длины он тщательно прячет от меня. И вслед за перемещающейся лунной дорожкой переходит на новое место, прилежно скрывая от меня отсутствие тени. Видимо, он стесняется, что у него нет тени, а может быть, боится?.. Если так, надо использовать эту слабость. Только тень лишена тени, а значит - сам он тень, а может, дух, и не исключено, что не будь меня, не было бы и его. Вот почему он так меня оберегает. И если бы я не был одинок, его бы тоже не было, и поэтому всякая моя попытка найти себе компанию так его бесит. Я знаю, это время, разрушающее горы теми водами, которые выбиваются из их утробы на поверхность, подослало ко мне этот дух, поручив ему расчленить меня на составные части. Прежде всего время внушило мне пагубную мысль вызывать к себе этот дух, созданный игрой воображения, вызывать просто так, со скуки, а теперь, когда этот дух упрочил свое положение некоей адской самовозникающей машины, я не могу отделаться от него…

- И никогда не отделаешься, - зарычала тень.

- Это почему же? Не вечно же тебе за мной таскаться.

- До гробовой доски. Сам посуди, каким образом ты от меня отделаешься? .. Когда?

- Как только я своих товарищей найду.

- Да где же их найти? Давно уже разметало твоих товарищей по горам и долам - кто на дне лежит, кто в могиле. Такие товарищи для дружбы не годятся, для слез одних.

- Не могли же они все погибнуть, кто-нибудь ведь должен был в живых остаться.