Лелейская гора

Я не таскаю по горам тяжелых нош, не мерзну по ночам и не пекусь на солнце днем, не голодаю и ничем не болен. Казалось бы, лучшего нечего и желать, но не тут-то было - какая-то глухая давящая тоска все чаще и чаще нападает на меня. Постоянно видоизменяясь, она не дает мне возможности назвать ее по имени, понять причину ее возникновения или найти противоядие против нее и каждый раз является синтезом самых противоречивых настроений, оспаривающих друг у друга пальму первенства. Порой над всеми ними преобладают угрызения совести за бездарно потраченное время в роковые дни, когда решается наша судьба, в дни, требующие от каждого максимального напряжения сил и полной отдачи нашему общему делу. Но стоит мне дать себе волю и увлечься мечтами о моей воображаемой деятельности, как я в ужасе хватаю себя за руку: стой, говорю я себе, а не принесут ли твои действия больше вреда, чем пользы? Так уж устроено вое в этом нелепом мире, где зло переплелось с добром, где действовать, оказывается, так же плохо, как и сидеть сложа руки. Отсиживаться в лесу считается трусостью, выйти из леса - непростительным легкомыслием и провокацией; прикончить какого-нибудь гада - значит, вызвать новую волну репрессий; погибнуть самому - доставить удовольствие врагу. От этих мыслей я впадаю в черную тоску и меланхолию и серьезно подумываю о том, что, может быть, лучше всего было бы броситься в какую-нибудь чертову щель, где ворон не отыщет твоих костей…

Но вот тоска проходит, сменяясь припадками бурного веселья, и мне хочется кричать и прыгать от безрассудной радости, что тоска прошла. Прошла, и я жив, и продолжаю здесь дело Вука Брайотича, правда, в несколько измененных условиях, продолжаю дело немногочисленной горстки героев, которые выстояли и не сдались в голодный год Арслан-паши, и коммунистов, способных вынести любые трудности, в том числе и одиночество. Я не должен марать руки об разную сволочь - для них убийственна самая мысль о том, что я жив. Но даже когда меня не станет, когда меня пристрелят из засады, как застрелили Янко Шарца или Божо Вешова, - даже тогда смерть не смоет того, что было и что есть. И не надо жалеть, что рядом нет гусляра,, который бы меня воспел; можно с уверенностью сказать, что песни уже воспели меня, может быть, они изменили мое имя, а может быть, поставили его рядом с другим героем, как это часто случается в старинных песнях, где смешиваются разные времена, порожденные общими бедами. И никакие невзгоды, ни даже медленно текущее время, которое тщится отравить мою душу сомнениями и наветами дьявола, не сможет меня сломить.

Между этими двумя крайностями у меня бывают переходные периоды относительного покоя: тогда я сам себе кажусь вполне ненормальным и думаю, что навсегда избавился от приступов безумия. К несчастью, я начинаю замечать, что эти периоды душевного здоровья становятся все короче. Зависит ли это от климата или просто от одиночества, но постепенно я убеждаюсь в том, что хрупкое равновесие, которое существовало между мной и окружающим меня миром, каким-то образом оказалось нарушенным. Поскольку я не могу понять, чем вызван этот разлад, я не вижу путей его преодоления. В моменты восторженного подъема я с трудом сдерживаюсь, чтобы не спрыгнуть с какой-нибудь скалы, и потому намеренно обхожу отвесные обрывы, но этим воздерживанием лишь ускоряю приближение того противоположного состояния духа, под воздействием которого я в конце концов пущу себе пулю в лоб и расквитаюсь с жизнью. Мне стало ясно одно: я должен найти для себя какую-то опору. Искать ее в природе бесполезно, раз я до сих пор не нашел ее там, но, как дерево поддерживает дерево, так и я должен опереться на человека.

И я вспомнил Якшу и отправился его искать - посмотрим, на что опирается этот тип. Я надеялся, что теперь мне больше повезет, чем раньше, я аукался, раскладывал костры, оставляя их дымить - все напрасно. Должно быть, он переселился в другие края, если только в порыве восторга не бросился вниз с отвесной стены или не продырявил себе пулей голову, положив тем самым конец тоске. В движении мне все же легче, чем в неподвижном состоянии: то забрезжит луч надежды, то грозные знаки опасности прикуют к себе мое внимание, а ночью после дневной усталости ко мне приходит сладкий, как мед, сон!

Возвращаясь как-то раз из своих скитаний и проходя мимо окопов по полям, залитым сиянием луны, я вспомнил про овцу, которую подарил когда-то Плотнику. Если бы вдруг сейчас ко мне прибилась овца, подумал я, я бы ее никому не стал дарить.И я сел на землю под каким-то кустом, совершенно уверенный в том, что желанная овца немедленно появится передо мной. Жду, но что же она не появляется так долго? На свете ведь сотни овец, а сколько их режут ежедневно, мне же нужна всего одна… Вместо овцы из тени выросло ветвистое, черное существо.

- Нет овцы, - сказало оно бесцветным голосом, - можешь ее не дожидаться.

- Вижу и без тебя, что нет.

- Да если бы и была, она бы к тебе сейчас не подошла.

- Это почему же?

- Твои руки обагрила кровь.