Лелейская гора

Хуже всего, думаю я про себя, что все это он произносит этим своим бесстрастным холодным голосом, который в конце концов выведет меня из терпения. Этот голос - без призвука злости, бесцветный, тусклый - наводит на мысль о том, что Видрич состоит в сговоре с судьбой: по какой-то причине она остановила на нем свой выбор и поведала ему по секрету, что бывает на белом свете и что должно быть. И поскольку ему все известно наперед, он заранее примирился со всем. Иван не удивляется, и не приходит в ярость, и не торопится сообщить нам, какую поблажку выклянчил он у судьбы, он предпочитает заставить нас самих обо всем догадаться. Действительно, наверное, надо думать обо всем, но согласиться с этим трудно. Если я начну думать о тех, кто сидит в тюрьме, кто выведен на расстрел или дожидается ареста, если я начну думать об их детях, голоде и стариках, своим трудом добывающих горький хлеб, я никогда не смогу поступать так, как считаю нужным, не смогу защищаться, мстить или вселять в кого-нибудь надежду; ничего этого никогда я сделать не смогу и буду годен только на то, чтобы скрываться в дебрях леса, подобно редкому зверю, чесоточная шкура которого, к его великому изумлению, так дорого ценится.

НА ВСТРЕЧЕ РАЗБИТЫХ ОСТАТКОВ

Некоторое время назад я думал, что моя шкура не стоит ни гроша, а с паршой и подавно, если уж и без парши она ни на что не годится. И что сам я полное ничтожество, ничтожный нуль и все в таком же духе. И вдруг под давлением обстоятельств все мои прежние представления перевернулись с головы на ноги.

Верховья Лома представляют собой приятный уголок со множеством пещер, товарищи из Гиздавы - мускулистые парни, уверенные в победе; сдержанные объятия, рукопожатия, затем немного общих воспоминаний, однако воспоминания быстро отброшены в сторону ради миски с картошкой - ее нам предстоит исследовать до дна. Неважно, что ее варили ночью, соленая рассыпчатая картошка так и тает во рту. Мы наелись до отвала, а в миске еще полно - давненько не творилось с нами таких чудес. Я было нацелился рассовать остатки по карманам, да вовремя вспомнил, что мы в гостях и это было бы неприлично. Нежданное счастье скорее, чем беда, может ввести человека во грех, ведь люди не привыкли к счастью.

Качак стал спрашивать нас, как настроение.

- Отличное! - говорит Василь. - Лучше и быть не может.

- Что же ты насупился, как будто недоволен чем-то?

- Это я от жажды.

- Воды у нас тут полно, можешь не экономить!

- Не такой я дурак, чтобы напиться и снова голодным стать.

- А почему бы и нет? Ешь на здоровье, продуктов мы натащили до черта.

Продуктов хватит на три дня, они любят, чтоб было с запасом. Гиздавляне всегда были такими, уж если они к чему-нибудь готовились, так готовились основательно. Не в пример нам, высокомерно ожидающим своего урочного часа, когда мы совершим тот великий подвиг, о котором долго потом не смолкнет людская молва. Гиздавляне привыкли уважать повседневную работу и бытовые мелочи, без которых немыслимо жить. Прежде всего они пишут список: соль, лук, мука, табак, папиросная бумага. Добыв все перечисленные предметы, они их сносят затем в условленные места. Судьба покровительствует им: край у них солнечный, хлеба вызревают быстро, голод им больше не грозит, да и в прошлые годы голод не так у них лютовал, как у нас. На пригорке сидят на корточках два пулемета. В отличие от нас гиздавляне и не думали их закапывать; они нашли людей и за деньги покупают патроны, перекупают их у полиции, у мусульман и четников из регулярных частей, перекупают через жен, детей и пастухов - кругом ведь все свои, так из рук в руки к ним и доходит.

Говорят, у них и аптечка есть. И в доказательство демонстрируют ее: два пакета бинтов, немного ваты, коробка аспирина и два флакона йода. Аптекарем у них Райо Боснич - я это сразу по нюху определил. Вокруг него распространяются необыкновенные запахи. Я пожаловался на свою чесотку, он отыскал банку какой-то серой мази и объяснил мне способ ее употребления. Особого доверия эта мазь во мне не вызывает, зато разит от нее крепко: как есть все вши во швах передохнут от вони. Туда им и дорога, подумал я, и забился в пещеру над тропой. Скинул с себя тряпье и намазался до ушей. То, что Райо липовый аптекарь, - это факт, зато его снадобье дерет, как из самой настоящей аптеки. А может быть, оно и впрямь из настоящей аптеки и предназначено специально против чесотки. Если я когда-нибудь избавлюсь от этой проклятой парши, я почувствую себя новорожденным младенцем. Я напялил на себя штаны и рубаху, и в глазах у меня потемнело от жгучих муравейников, копошившихся на моих коростах.

Вдруг откуда ни возьмись Байо - вот уж некстати! Как делегат и секретарь, он по должности обязан все видеть и знать; однако увидев, что в пещере кто-то есть, он не знает, кто это и что он там делает.

- Ты что там, загораешь, что ли? - спрашивает Байо ироническим тоном.

- Не то, коросту мажу, - процедил я сквозь стиснутые зубы.

- Какую еще коросту? - Ему необходимо знать все до тонкости.

- Чесоточную. Чесотка у меня.