Лелейская гора

Поднимаюсь по круче, ветки подставляют мне ножки, птицы шарахаются в испуге, нагоняя на меня жуть, мелкие камешки с предательским шумом скатываются вниз. Страшно. Она ли это, моя зеленая Межа с ее осенними деньками, с Глухоманью и прохладой ореховых рощ над Ключом? Та самая Межа, для которой изобретал я мосты из тесаного камня и опорные дамбы от наводнений? Нет, это не она, эта Межа совсем не похожа на ту, прежнюю Межу и, ощетинившись и ненавидя, бросает мне в лицо: предатель! И самое ужасное, что она по-своему имеет основание ненавидеть меня и называть предателем: ведь как-никак я предал древнее племя вампиров, под угрозой нашествия соседних племен возрожденное из небытия Гояном. В их глазах я представляю здесь слугу Гояна, и ничего более, вот почему так недоверчиво следит за мной Межа. Она затаила что-то недоброе, лает, прислушивается и угрожающе рокочет речными перекатами со дна ущелья: я тебя выходила, я тебя и схороню!.. Кровожадная теснина разинула чудовищную пасть, готовясь проглотить меня. Горные вершины, достающие до звезд, - это ее челюсти. Я сжался от ужаса. Стоит ей понять, что я в ее утробе, и челюсти сомкнутся.

Около полуночи я взобрался на Орлиный залет и там спал и не спал до восхода солнца. Я проснулся не сразу и еще некоторое время воспринимал действительность как бы сквозь сон. С высоты мне открывались долины; на самом деле это не что иное, как ящики, подбитые зеленым сукном и расставленные для приманки.

Ящики различны по форме. Здесь и футляры из-под скрипок, и шахматные коробки. Специальные углубления рассчитаны для пешек, коней, ферзя и королевы, а многочисленные застежки из потемневшего серебра выполняют роль украшений. Ящики временно открыты, но в любую минуту они могут захлопнуться: в глубине их поблескивают змеевидные петли. Распахнув створки, ящики ждут намеченную жертву; стоит этой жертве оказаться внутри ящика, как створки захлопнутся, ее запрут, и она никогда уже больше не сможет играть и развлекаться и - уже не будет ни скрипкой, ни пешкой - никем. Вот почему меня нисколько не соблазняет перспектива быть пойманным и не тянет спуститься в долину. Если кому-нибудь не терпится туда спуститься, пусть спускается, а мне надежней бродить по вершинам и хребтам, с горы на гору …

Решение, принятое мной во сне, я неукоснительно выполняю наяву, беспрекословно подчинившись ему, как некоему тайному зароку. И не будь этого тайного зарока, один бог ведает, что сталось бы со мной, потому что перед заходом солнца я увидел сверху, как на перевал выползла откуда-то колонна четников. Колонна часто останавливалась, высматривая и сзывая своих, засевших в кустарнике. Я подождал, пока они все соберутся и уйдут. За последнее время четники впервые появились в этих краях - не знаю, какого дьявола надо им в такой глуши. Группа четников задержалась под дубом, где мы с Василем убили мышь, показывают друг другу на остатки костра, на котором мы варили мамалыгу, и галдят. Прямо-таки сверхъестественный нюх! Если Гитлер после войны смоется куда-нибудь, надо четников на поиски послать. Наконец ушли. Путь открыт, но мне не терпится спуститься вниз - а вдруг они вздумают вернуться! Подожду-ка ночи, а там спущусь на Пустырь - печальный вестник всегда приходит слишком рано.

Ослабевшие от усталости и голода ноги занесли меня ниже, чем полагалось. Потом я поднимался вверх по ручью, соображая, как бы преподнести им мои ужасные новости. По краю ущелья я вышел на Пустырь и наткнулся на них на первой же поляне. Это меня несколько озадачило - прежде мы никогда не ночевали на этой поляне, но вероятно, какие-то неизвестные мне обстоятельства заставили их переменить место ночевки. Я толкнул Василя:

- Пожрать что-нибудь есть?

- Свинья, - зыкнул он на меня чужим голосом, - смотри, кого будишь!

- А кто ты такой? - спросил я и вскинул винтовку.

- Ну и ну! Он, видите ли, не знает, кто я такой!

Я отскочил на два шага, опасаясь, как бы он не схватился рукой за ствол, и навел на него винтовку. Но тут же спохватился: а вдруг это кто-нибудь из Устья дурит спросонок?

- Ты что, из Устья, что ли? - крикнул я.

- Так точно, - отвечает тот. А сам по земле шарит, ищет что-то. - Ты что, не узнаешь меня?

- Чего ты там ищешь?

И в ту же секунду я понял: он искал винтовку и вот уже нашел ее. Медлить некогда - болезненно отозвалось у меня в голове. И, пересиливая боль, я выстрелил в черноту, в груду костей и мяса. Я услышал крик, которому вторило эхо выстрела, и вздрогнул: а вдруг я убил своего, что тогда делать? Я попятился назад и ухватился за куст, свисавший над краем ущелья; корни его были подмыты водой, и вместе с ним я покатился в пропасть. Я задыхался, в груди стеснилось, я хватал воздух, ловил его ртом, но рот был забит землей и соленой кровью. Винтовка вырвалась из рук и первой докатилась до дна, и лежала у меня под ногами, как мертвая.