Лелейская гора

Вскоре поредел и мой островок темноты. Я закрываю глаза, но это больше не помогает: кругом все бело от белых девичьих платков. Девушки столпились у моей постели: Злата, и Сокола, и маленькая Нора Фрейденфельд, и Видра, и Аня Окриджанчева, а я - это вовсе не я, а какой-то другой товарищ, раненный во время декабрьской демонстрации, высокий красивый парень с золотистыми кудрями. Тяжело дыша и пересиливая боль, он, улыбаясь, говорит: ничего особенного, пустая царапина, через день-другой пройдет бесследно. Подо мной мягкая постель с белыми простынями, а солнце бьет в громадное окно, и оно так блестит, что на него невозможно смотреть. Теперь мне нисколько не холодно - как они здорово догадались положить меня в постель, я им так благодарен за это, только в этой постели я смогу отогреться после проклятого снега на Марковой вершине. Я совершенно уверен, что все обойдется благополучно, раз они знают, где я, и раз они со мной. Скоро я встану. Надо полагать, судьба не уготовила мне смерти в постели, как какому-нибудь буржую, и поэтому я прошу их что-нибудь спеть - безразлично что, ведь на свете столько песен.

Но пока они совещаются, с чего начать, у моей постели оказался один из тех коней, которых я ночью ловил в лугах; конь понюхал меня за воротом и спросил: «Ты что это тут делаешь?» Я молчу, потому что, может быть, коня-то никакого и нет, а может быть, он снится мне во сне. Но кони один за другим стали сходиться ко мне - второй, третий, и все обнюхивают и спрашивают, что мне тут надо и откуда я взялся. Я открыл глаза и вижу: передо мной стоит оседланная кляча, а возле клячи - деревенская колдунья с прялкой, веретеном и бадейкой на голове. Заткнутая за пояс прялка задрала сзади юбку, как будто у колдуньи под прялкой хвост.

Колдунья уставилась на меня во все глаза и спрашивает:

- Да что с тобой? Ты что здесь делаешь?

- Сама, видишь, ничего!

- Да тебя никак кто-то избил?

- Они еще поплатятся за это.

- О-о-ох, как же они тебя отделали да вываляли! Видать, ты сегодня самим чертям налог уплатил! Все твои обноски в клочья изодрали, как же ты в таком виде на люди покажешься?

- Никак, поэтому-то я здесь и лежу.

- Небось, партизаны тебя этак-то отделали?

- Да нет.

Но она не слушает меня, недосуг ей меня слушать, она знай свое твердит.

- Еще спасибо скажи, что голову тебе не оторвали, они с бородачами шуток не признают! А что же ты, один им, что ли, попался.

- Нет, не один, но другие убежали.

- А что у тебя болит?

- Голова.

Невозможно любопытная женщина, все-то ей надо знать.

Но моя изобретательность по части вразумительных ответов быстро иссякла, я стал отмалчиваться, а потом и вовсе закрыл глаза. И когда открыл, ее уже не было. Испарилась, точно видение сна. Впрочем, может быть, она им и была, созданная игрой воображения или страхом перед чем-то неведомым и подосланная ко мне, чтобы разбудить меня. Я окончательно проснулся и с удивлением огляделся вокруг: поляна, на которой я лежал, оказалась. волнистой равниной, простиравшейся между двумя лесами. Равнину пересекает дорога, а непосредственно под дорогой сижу я, как бы только что скатившись сюда с обочины. Худшего места невозможно себе и представить. Кое-где торчит редкий кустарник, но я подгадал растянуться на самом виду. Меня давно уже мог обнаружить патруль и несколько спутать мои планы. Не помогла бы и моя борода - они ведь тоже не очень-то доверяют бороде, пока не выяснят, кому она принадлежит.

Я встал и пошел, а равнина закачалась у меня перед глазами, вынося на волнах отдельные предметы, которым тут вовсе не место. Слева от меня всплыла скала, на скале бадейка, прялка и веретено. Наверное, та женщина все-таки была колдуньей: застигнутая врасплох солнцем, она для маскировки превратилась в скалу, но атрибуты колдуньи выдавали ее с головой. Эти ее заветные предметы, наверное, не могут превращаться. И лошадь осталась, как была: самая натуральная живая кляча с седлом и сбруей, нагнув голову, пощипывала невдалеке от меня траву. Хорошо бы ей поближе подойти, я бы ее оседлал, невзирая на ее связь с нечистой силой. Сегодня мне сгодится любая, божья или чертова, лишь бы до леса добраться!… Я все ждал, когда лошадка подойдет поближе, от надежды переходя к отчаянию и временами забывая, где я и чего жду. Вдруг колдунья откуда ни возьмись снова очутилась передо мной. Она отыскала где-то родник - колдуньи вечно у родников шатаются, - смочила в нем какую-то тряпицу и вытерла мое лицо, задев при этом рану.

- Потише ты! - взревел я. - Больно!

- Да ты никак ранен, несчастный! Что же ты мне сразу не сказал?

- Это не рана, а ссадина, это я об камень по-корябался.

- Пуля тебя покорябала, а не камень.

- Уже мне, наверное, лучше знать, что меня покорябало.

- Нет, вы только посмотрите на него. Да нешто камень тебе волосы бы опалил!

- Зато от пули должно болеть сильнее.