Лем. Жизнь на другой Земле

«Лем не скрывал от немцев своих воззрений. Порой это принимало гротескный характер. Когда-то в Берлине Сташек посетил меня и мою жену в квартире Wissenschaftskolleg. Он сел в свой зелёный «Мерседес» […], как тут какой-то водитель начинает ему сигналить. На что Сташек открывает окно и начинает кричать: «Ах ты, фашист, такой сякой, твои миллионами наших убивали, а ты мне сейчас будешь тут сигналить?! Тот ошеломлённый смотрит на него, что-то там показывает, а Сташек снова за своё, с ещё большей агрессией. Я сидел возле него, а жена моя не поехала с нами. И что в результате оказалось? Что вежливый немец только хотел обратить наше внимание, что в «Мерседесе» Сташека задние двери были не закрыты (смеется).

В другой раз мы с женой выезжали из Вены в Баварию, таксист должен был отвезти нас на вокзал. Приезжает австриец в возрасте, а Сташек выходит из дому в рубашке – был конец лета, – поднимает руку в фашистском приветствии и начинает страшно фальшиво петь гитлеровский гимн: Die Fahne hoch! Die Reihen fest geschlossen! («Сомкнём ряды! Пусть будет выше знамя!..») Это начало Horst Wessel Lied – гимна гитлеровских штурмовиков СА! Таксист онемел. Смотрит на Сташека, потом на меня и говорит: «Господа, простите, этого нельзя петь». А Сташек – на немецком: «Мне – можно!»

[…]

Когда-то мы оказались в одном отеле с участниками конференции, организованной Aspen Institute – левыми по политическим взглядам. Спускаемся вниз, а там накрывают банкет, огромные горы еды, а на вершине одной из них ананас.

– Смотри, – говорю, – левые будут ананасами объедаться.

– Будут… или не будут, – бормочет Сташек и смотрит на меня двусмысленно. А потом быстро открывает дверь, я хвать ананас, сую под плащ – и за ним в «Мерседес»[448].

Другим знаменитым венским гостем Лемов был Здзислав Найдер, основатель Польского независимого соглашения. Во времена военного положения его приговорили к смертной казни, потому что его работа на радио «Wolna Europa» квалифицировалась как «измена Родине». Когда он звонил Лемам, то представлялся «Говорит пан висельник». Томаша Лема, который отвечал на эти звонки, это заинтриговало, а родители посчитали, что по этому случаю стоит посвятить сына в тайну сотрудничества Станислава Лема с Польским независимым соглашением и парижским изданием «Kulturа».

Позднее он и сам был втянут в конспиративную деятельность, поскольку отец дал ему задание выбросить из его текста для «Kulturа» характерные стилистические обороты, по которым можно было бы его идентифицировать. «Это было непростым заданием, так как отец любил старопольские выражения, такие как из сенкевичевской эпохи – «бога ради», «мой боже», «сперва» и тому подобные, которыми, кстати говоря, перезаразил лемологов с профессором Яжембским во главе – и не на все исправления он тогда согласился», – вспоминает Томаш.

Принимая во внимание всё это, трудно поверить, что у Лема было время ещё хоть что-то писать, а ведь в Вене родилось ещё два романа. Точнее, полтора, так как «Мир на Земле» настолько короткий, что я был бы готов квалифицировать его как повесть, если не новеллу[449].