Лемминг Белого Склона (СИ)

Мечутся тени. Пальцы бьют по человеческой коже. Трещат кости гор. В дыму проступают очертания звериных голов, драконьих тел, орлиных крыльев, и хриплые крики воронов пронзают ритмы бубна. Это поёт старый колдун. Песня бури рвётся из нутра, песня без слов, шаманское камлание. Трещат костяные колокольцы на бубне. Гремит натянутая кожа. Гремит в ночи зимняя гроза. Гремят восемь копыт Скользящего, лучшего из коней, чей страшный всадник на подходе. Эрлинг идёт. Эрлинг уже близко.

Потом - петля на шее. Холодная, мокрая, скользкая. Это - кишки мертвеца. Нет, не твои. Сегодня - не твои, Хёгни. Сиди смирно. Приготовься.

Захват. Пережимает горло. Нет воздуха. Нет света. Нет мира. Ничего нет.

Но...

Поднять голову. Последним усилием. Увидеть лик Ужасного. Да, я готов.

Эрлинг, тёсаный из вечного гранита, облачённый в плащ цвета морской бездны и шлем со стальными перьями воронов, Эрлинг, чья борода сделана из белого золота, подобного сиянию полной луны, Эрлинг, озирающий миры только правым оком, стальным и властным, - улыбнулся трещиной рта. Взмахнул десницей, на которую намотаны кишки, другим концом обвившие шею жертвы - Один сегодня с тобой говорит, приблизься, коль смеешь!

И открылись веки левой глазницы.

И отомкнулись врата Нибельхейма.

И запредельная тьма. И ужас. И холод.

Теперь - настоящий холод.

...кружащие кольца волн, буря, что шла с севера, и детский плач. Огонь, плясавший на городских крышах. Колокольный звон. Раскинутые руки, растерзанные книги, бесстыдно распахнутые двери. Нутро жилища, вываленное во двор, словно коровья требуха.

- Вот так всегда, - говорит старый вожак с тоской в голосе, - keine Zeit, keine Geld.

- А вот это я, пожалуй, заберу, - жилистые руки тянутся в огонь, выхватывают книгу. Сбивают пламя. Ворошат страницы.

- На что тебе? - смеётся Бьярки. - Зад утирать? Или дорогая?

- Читать, - ровный, холодный голос, от которого Бьярки давится своим смехом.

И ветер. И море. И брызги солёных волн.

Чаячий фьорд. Проплывали мимо, да? Отец прекрасно знал это место. Лучше, чем хотел бы. Вот он, молодой красавец Альдо ван Брекке, но личина проступает сквозь чужую кожу, хотя никто на драккаре того не видит. С юга плывут люди Муспелля, а Локи правит? Или с севера, из Боргасфьорда? Для тех, кого потрошили в подгорной тьме во славу рода Фьёрсунгов, это не имело значения. Железная маска прорастает в кость, чужаки на твоих глазах грабят твоих соплеменников, сметая всё на пути, и некому заступиться, и не слышат ни боги, ни предки. Никто. Твой драгоценный батюшка это задумал. Ради руки, сердца и всего, что положено, твоей дражайшей матушки, необъезженной кобылки Боргасфьорда. Чтобы родился ты, недоносок, умскиптинг, и умер на алтаре Повелителя Павших. Отец неплохо играл в тэфли, но такого хода не предвидел.

Кровь шипит и пенится, подобно прибою заливая каменные ступени.

Кровь твоих соплеменников. От неё уже тошнит.

Ветер. Взмах весла. Скрип кормила. И брызги холодных волн.

- Ты не коснёшься этой девы, - спокойно говорит Хаген. Девушка с роскошными рыжими волосами, с ликом принцессы и взором ведьмы, затравленно съёжилась в углу. Связана. Сквозь лохмотья манит белое тело. Боги, как она прекрасна.

"Если бы только я умел любить", - думает Хаген, и вонзает нож в грудь викингу, что ослушался приказа. Ну, не приказа, доброго совета, - Хагену без разницы. Это птицу с Геладских островов он отпустит на волю. Обязательно отпустит!

А потом будет пить, курить вонючую трубку и говорить в пустоту летней ночи любовные висы. К счастью, никто их не услышит, ибо то будут скверные висы.

Но вот мы идём на восток, в земли сидов и эридов, мы идём не просто так, мы крадёмся по следу Хольгера Вепря, которого распотрошили на Бриановом Поле, которое, впрочем, не скоро назовут Бриановым, лишь когда мы все умрём, а барды станут слагать песни о той славной битве... Но пока - вороны Хравена сына Уве указывают нам путь сквозь туман. Тише, мыши. Что вы так громко пищите. Что вы радуетесь. Разве вы не знаете, что вы уже мертвы?

И крики, и плач, и пожары, и снег в середине лета, и целое лето воины зимы не уйдут из Эйреда. Чтобы Хруд конунг, белый король, за которого ходит Хаген, похвалялся подвигами.

И пожилая, но всё ещё красивая женщина, королева Эйреда, думает пустить в ход свои чары. Трёх мужей она схоронила в борьбе за власть. Никто не мог бы устоять перед ней. Никто! Кроме разве что медноголового советника конунга северян. Удар. Удар. И обольстительная госпожа теперь - жалкая старуха, изуродованная навек, с отбитым лоном, обильно извергающим кровь, но всё ещё живая. Неопасная гадюка. Без зубов. Скорчилась под ногами и даже скулить не может от боли.

- Что ты наделал! - гремит Хродгар хёвдинг. - Ты знаешь, КТО она?!

- Теперь никто, - безмятежно говорит Хаген.

- Теперь она и выкупа не стоит.

- Выкуп я тебе сам за неё заплачу.

Хродгар странно смотрит на побратима, потом говорит:

- Обсудим это.

И смех. И ветер. И серо-зелёные волны. И всё море - в полосатых парусах.