Лемминг Белого Склона (СИ)

- Всяко теперь это не наша забота, - отвернулась Хрейна.

Просёлочная дорога от Смавика до Сторборга не просохла, коня Хёгни, разумеется, не достал, и без малого три дня месил грязь сапогами. Глина из ушей лезла. На третий день стало полегче: дорога пошла в гору. Хёгни выломал палку из орешника и зашагал на гранитный кряж. Не жалел, что сделал крюк морем, а не воспользовался тайным переходом из-под Хлордабрекка.

Места были не то чтобы глухими, но рыбаки в Смавике косились на судно двергов: после известных событий подземным коротышкам тут не доверяли. Впрочем, Хёгни хранил верность советам Высокого: с местными был приветлив и вежлив, но осторожен, говорил немного и по сути: зовусь, мол, Хагеном, родом с Дальних островов, иду в Сторборг наниматься на работу, а что до того, почему прибыл с двергами, то так уж вышло.

- Как там живётся, на Дальних-то островах? - спросил хозяин двора, где Хёгни ночевал.

- Холодно и голодно, - не соврал путник, - потому и уехал.

- Оно и верно. Молодой человек должен странствовать, пока ноги ходят.

По виду бонда, однако, трудно было заключить, чтобы он в юности много путешествовал.

В столицу Хёгни добрался пополудни третьего дня. Город оправдал имя: сотни дворов тянулись по северному берегу бухточки Арнхафн, с причалами, корабельными сараями, мастерскими, складами, банями да корчмами. На утёсе виднелась громада замка. Там некогда в почёте гостил Альдо ван Брекке. Оттуда некогда бежал с позором Альвар сын Свалльвинда. Теперь там сидел на отцовском престоле молодой Арнгрим Арнкельсон, родной дядя Хёгни, который в иные времена считался бы ему более близким родичем, нежели другой дядя, Исвальд конунг. У юноши мелькнула безумная мысль проведать родственников, но вместо этого Хёгни направился сначала в баню, потом в корчму.

Там как раз собрался люд - обед, святое дело. Парень подсел за стол к степенным мужам, по виду - местным ремесленникам, завершавшим трапезу.

- Говорят, где-то в здешних горах есть монастырь, - как бы невзначай обронил юноша, запивая скиром печёную репу.

- Есть, как не быть, - кивнул лысый пожилой дядька, утирая пивную пену с усов, - преподобный Кристофер его основал годков этак десять назад.

- Четырнадцать зим назад, - уточнил коренастый мужичок с опилками в бороде. - После того, как выгнали того карлика.

- Какого карлика? - Хёгни сделал большие удивлённые глаза.

- Ты что, не местный? - усмехнулся столяр. И рассказал историю позора королевской дочери с презабавнейшими подробностями. Сотрапезники поддакивали и бросали замечания, как бросают собаке кости. Хёгни лишь недоверчиво крутил головой и ухмылялся, хотя в душе был готов повыбивать зубоскалам жемчуг рта. Кровь прильнула к лицу, парня бросило в жар, уши горели. "Вот бы пригодилась отцовская маска, - подумал Хёгни, - заметят ведь".

Не заметили. Видать, списали на жару.

- А ты чего, собственно, любопытствуешь? - спросил дюжий кузнец, макая чёрными от копоти пальцами сухарь в пиво. - Ты случаем не ионит?

- Да что ты, добрый человек, - натянуто улыбнулся Хёгни, - просто доводилось слышать, что это очень красивый монастырь, и что никакой храм в честь старых богов с ним не сравнить.

- Бабы там, верно, красивые, - хохотнул веснушчатый подмастерье, - туда ж и Хельга Красавица удалилась, из-под дверга носатого. А так - сарай сараем.

- В жопу все сараи, всех двергов и всех монахов с монашками, - проворчал кузнец. - У меня там недалеко родич живёт, Бёлль Подкова, так он говорит, что их на Сурдлинге заставляют платить на монастырь десятину да работать на них за медяки. Он говорит: я, мол, не крещёный, не ионит, я и мой отец и все деды-прадеды язычники, на зубе моржовом я вертел вашего Белого бога, и его мать, и всех святых - нет, плати, и хоть усрись...

- Так ведь на тинге решили, - возразил столяр, выдёргивая из бороды стружку, - все земли на Южном Языке отдать на вейцлу монахиням. Он что, глухой, твой Бёлль?

- Бондарь он, - бросил кузнец, - а жена у него на огороде репу да брюкву окучивает. Там огорода - мышь насрала, а туда же - десятину. И в Альхёрг десятину. И конунгу заплати. И в городскую казну. И на починку дороги. Ты вот, юный друг, шёл сюда - хороша ль дорога?

- Чуть в грязи не утоп, - признался "юный друг".

- Оно и видно, все сапоги изгваздал, - досадливо сплюнул под стол кузнец.

- Ну так пусть не платит на Альхёрг, - рассудил подмастерье, - раз уж монашки столько жрут.

- Э, - покачал головой кузнец, - ни бобра ты не понимаешь. Он же - хейдман, язычник, а мы чтим старых богов и будем чтить, пока Хеймдалль не затрубит.

- Схожу-ка, погляжу на жирных монашек, - сказал Хёгни под общий одобрительный хохот.

Кузнец объяснил, как найти монастырь Святой Марики. Ничего сложного: выйти на главную улицу Сурдлинга, пройти весь Южный Язык до весёлого дома "Кобылка" ("Мимо не пройдёшь, там его все знают, оттуда половина монашек!"), свернуть налево и в гору. Хёгни поблагодарил и откланялся.