Лемминг Белого Склона (СИ)

Ноги сами несли его. Сердце бешено стучало. В глазах стоял туман. Он не знал, что скажет матери, не знал, жива ли она вообще. В мыслях и снах являлась красивая и грустная девушка, непохожая ни на Финду, ни на бабушку Хрейну, ни на одну из жён, известных юноше. Ждал и страшился увидеть тот лик наяву. Ждал и надеялся, что она улыбнётся и согреет его теплом материнских объятий. Ждал и боялся, что она заплачет и попросит уйти. Проклинал себя на глупую выходку, за бессмысленное упрямство, за постыдную слабость в коленях и сладость в груди. За то, что смеет беспокоить её, срывать с сердца струпья страшной раны.

И всё равно - шагал.

Должен был взглянуть в родные глаза, как взглянул в глаза Высокого в Гримхёрге.

Должен был, как завещал Высокий, "спросить и ответить".

Должен был проверить себя - сможет ли спросить. И выдержать ответ.

Хёгни - пока ещё Хёгни - шагал через Южный Язык Сторборга.

Над ним летела одинокая чайка.

7

У ворот монастыря зачем-то стояла стража. Видимо, подумал Хёгни, чтобы отбивать у молодых людей охоту проникать во всякие разные тайные пещеры, которых здесь было немало. Да и сам монастырь, собственно, был устроен большей частью в пещерах. Во всяком случае, вход в обитель Девы Марики мало чем отличался от Южных или Громовых врат в Круглой Горе. Сверху, на скальной тверди, были налеплены какие-то башенки с куполами и крестами.

Наверное, чтобы никто не спутал дом невест Белого бога с логовом тролля.

- Тебе чего, бродяга? - добродушно спросил привратник, ковыряя в ухе.

- Милостыню по Солнечным дням подают, - на всякий случай уточнил его напарник.

- У меня дело к одной из сестёр, - серьёзно сказал Хёгни.

Стражи переглянулись и заржали.

- Да это не то дело, - поспешил объяснить юноша, - то дело я в "Кобылке" справил.

Доблестные охранники Дома Господня захохотали громче.

- Добрые люди, - терпеливо проговорил Хёгни, сдерживая свербёж в кулаках, - у меня поручение из Сторборга. Из замка. Мне надо сказать пару слов Хельге Арнкельсдоттир.

Стражам сразу стало не до смеха.

- Сдаётся мне, Агни, что этот сопляк не говорит правды, - сказал любитель ковырять в ушах.

- Сдаётся мне, Трюггви, надобно спустить его отсюда, - отозвался напарник. - Ну что, морячок, сам уйдёшь, или требуется помощь опытных людей?

Хёгни хотел было предложить им три марки серебра на двоих, но подумал, что, развязав кошель, останется вообще без денег. И получить бы ему по зубам, но тут открылись ворота, и в проёме возникла молодая женщина. Взгляд у неё был спокойный и властный, а из-под головного убора выбивалась кудрявая прядь.

- Что тут за шум? - с едва заметной улыбкой спросила монахиня.

Стражи поклонились:

- Ничего такого, матушка Аннэ-Марика. Вот этот... гм... юноша... словом, у него какое-то поручение из замка. Вроде бы послание для... для сестры Хельги.

- Как любопытно, - проворковала матушка Аннэ-Марика. - Можешь передать послание мне.

- Не могу, Тордис Кудряшка, - не сдержался Хёгни. Глаза его сверкали, а пальцы крепко сжимали посох. Та, что раньше расчёсывала прекрасные локоны королевны, а теперь стала "матушкой" для "сестры Хельги", выдержала горящий гневом взгляд. Улыбнулась прохладно:

- У нас мужчинам не место, сам понимаешь, так что придётся тебе подождать в часовне. Ты ведь не боишься распятий и колоколов, как подземные жители?

У Хёгни много чего вертелось на языке, но сказал он лишь одно слово:

- Благодарю.

- Не за что, - снисходительно проронила Аннэ-Марика.

Часовню выстроили на скале. Оттуда было видно горы и море окрест. Солнце расцвечивало зал всеми цветами радуги сквозь витражи. Стёкла были в хороших свинцовых окладах, наверняка из мастерских сольфов. Оттуда же и свинец. Молельная вообще была превосходно отделана: иконы в золочёных рамках, изукрашенный самоцветами алтарь, золотая фигура Йона Распятого, прочая роскошная утварь. "Вот на что пошёл мунд жениха-язычника за невесту-язычницу, отданный в храме старых богов", - с усмешкой подумал Хёгни.

Но все слова и мысли испарились, когда наконец открылась дверь и в часовню вошла та, которая снилась маленькому Хёгни. Та, которая сводила с ума юношей по всему Северу. Та, что похитила сердце Альвара дверга. Та, что звалась некогда Хельгой Красавицей.

"Сестра Хельга".

Высокая монахиня с лицом, белым, как мел, но не как млеко - и даже не как снег.

Высокая монахиня, чьи легендарные золотые локоны давно отрезаны и сожжены.

Высокая монахиня в одеждах чёрных, словно сажа погребального костра.

Хёгни поднялся со скамьи, стараясь унять дрожь на устах и в сердце. Тщетно.

- М... мама?

- Ну здравствуй, мой умскиптинг, - сказала Хельга голосом смерти.

С первых же слов матери Хёгни понял, что напрасно искал этой встречи. Но не убегать же теперь! Стоял, скрестив руки на груди, склонив голову - гневно, не покорно, глядя в пол невидящим взором. Улыбался. Едва заметно.

- Зачем ты вообще приехал? - Хельга дочь Арнкеля смотрела свысока, расхаживая между рядами скамей. - Я думала, что ты умер. Я повелела скормить тебя псам, когда перерезали пуповину. Зачем ты выжил? Зачем ты вообще... Да и как? У кого ты рос?