Стендли, который был сыт наличием вокруг него особых эмиссаров, вскоре узнал, что в Москву направляется очередной такой посланник. В телеграмме, полученной им 8 апреля, говорилось, что вскоре должен был состояться визит генерала Джеймса Бернса, самой значимой фигуры в программе ленд-лиза после Гопкинса. Ситуация не была особенно приятной для Стендли, так как он считал, что Бернс прилетает за его, посла, скальпом. Стендли вел себя с Бернсом с максимальной любезностью, но тот явно был больше занят с Феймонвиллом, а с самим послом проводил совсем мало времени. В это время Рузвельт сумел убедить бывшего посла Дэвиса вернуться на пост в Москве. Президент чувствовал, что от Стендли после того, как он выступил с резкой критикой за отсутствие благодарности с советской стороны, вряд ли впредь будет много толку. У Дэвиса были серьезные проблемы со здоровьем, и он не мог вернуться в Москву, но предложил возложить этот пост на Гопкинса. Рузвельт резко отверг эту идею. Тогда Дэвис пошел на компромисс: он согласился поехать в Москву и убедить Сталина встретиться с Рузвельтом, чтобы в ходе той встречи разрешить накопившиеся проблемы. Когда Стендли обнаружил, что к нему на пути находится еще один «особый эмиссар», он заметил, что «быть послом здесь просто невозможно», и 3 мая направил Рузвельту письмо о своей отставке39
.Дело Стендли обсуждалось официальным Вашингтоном в марте. В это же время в столицу прибыл Антони Иден для обсуждения вопросов послевоенного устройства, но и ему пришлось потратить много времени на рассмотрение бесконечных проблем с транспортировкой грузов. Черчилль попытался организовать еще одну встречу в Северной Африке для обсуждения запланированной кампании в Сицилии, но Рузвельт пожелал подождать, пока не решится проблема в Тунисе. 7 мая американские и британские войска прорвались к Бизерте и городу Тунису, тем самым практически завершив эту кампанию. Через четыре дня в Нью-Йорке пришвартовался пароход «Куин Мэри», в котором находились тысячи немецких и итальянских военнопленных. Тем же рейсом прибыл и Уинстон Черчилль с начальниками штабов британских вооруженных сил и делегацией численностью около сотни человек. После двух дней встреч, которые получили кодовое имя «Трайдент» («Трезубец»), были выработаны определенные планы вторжения в Нормандию, которое было назначено на 1 мая 1944 г. Кроме Рузвельта, Стимсона, Нокса, Гопкинса, Гарримана и Стеттиниуса на конференции с американской стороны присутствовали как минимум шесть адмиралов и десять генералов. Американские и британские отношения складывались хорошо: в Хот-Спрингсе, штат Виргиния, состоялась конференция союзников по вопросам продовольствия. И Соединенные Штаты, и Соединенное Королевство отказались от идеи «экстратерриториальных прав» в Китае; Советский Союз распустил Коминтерн; Черчилль и Маршалл вылетели в Северную Африку, где пришли к согласию о создании объединенного правительства Франции в изгнании. Однако отношения двух англосаксонских стран с Советским Союзом продолжали ухудшаться40
.19 мая в Москву прибыл Дэвис. Литвинов, который возвращался из Вашингтона, прибыл в советскую столицу чуть ли не на день позже Дэвиса. Дэвис провел одиннадцать часов в переговорах со Сталиным и убедил его, что предложенная встреча советского лидера с Рузвельтом не имеет других целей, кроме как укрепить их дружбу. Они назначили встречу на 15 июля. 29 мая Дэвис и Бернс вместе вылетели в Соединенные Штаты по маршруту Алсиб. Вскоре после отъезда Дэвиса Стендли довел планы операции «Трайдент» до Сталина. В конце июня Сталин ответил
Черчиллю обвинениями союзников в очередном злонамеренном затягивании с открытием второго фронта, на этот раз до 1944 г. Черчилль, не посоветовавшись с Рузвельтом, резко отверг обвинения Сталина. Англо-американо-советским отношениям, и так переживавшим не лучшие времена, был нанесен еще один удар. Два советских посла на Западе были отозваны в Москву. По Вашингтону поползла новая волна опасений, что русские станут стремиться к заключению сепаратного мира. Уверенный в том, что Советы не прекратят борьбу, пока немцы находятся на территории России, Стендли попытался «разыграть эту карту» и с уверенностью мог сообщить наверх, что в Москве ничто не говорило о том, что советская сторона готовится к разрыву с союзниками. Все говорило о том, что, несмотря на то что Россия была склонна обвинять своих союзников в робости, она намеревалась, поскольку у нее не было реальной возможности сменить курс, продолжать это сомнительное партнерство41
.