Лэндон и Шей. Разбитые сердца

Однако ее советы мне чертовски помогли. Это было второе упоминание о Шекспире – первое я слышал от Марии, – и это стоило принять во внимание. Я собирался использовать эту информацию настолько, насколько возможно.

В четверг ко мне снова зашел КейДжей – принес ребятам сигареты. Из-за того, что в прошлый раз его поймала мама, он решил не задерживаться слишком долго. Он не хотел неприятностей.

Пока мы обменивались, я думал о Шей, воображая миллион способов к ней подобраться. На днях ко мне подошел Реджи, насмехаясь над тем, что я до сих пор не смог заставить Шей в меня влюбиться, и утверждая, что он сам давно бы ее трахнул, если бы захотел.

Я хотел врезать ему и сказать, что он никогда не будет достаточно хорош для Шей, но промолчал. Я не видел необходимости тратить свои слова на столь бессмысленного человека. Могу поспорить, что в Кентукки скучают по их любимому мальчику-клоуну.

Тем не менее он был прав. Я так и не придумал, как сблизиться с Шей. У нас никогда не было настоящего взаимодействия, если не считать грубых комментариев в адрес друг друга в школьных коридорах. Чтобы выиграть, мне следовало найти возможность находиться с ней рядом дольше пяти минут.

Но как?

– Отлично, мы в расчете. Набирай меня, когда я снова понадоблюсь.

– Погоди, могу я задать один вопрос?

– Давай.

– Ты имел дело с Моникой? В последнее время она немного не в себе, и я знаю, что обычно она покупает дурь у тебя. То есть она всегда не в себе, но сейчас с ней творится что-то странное. Что ты ей продавал?

КейДжей вздохнул и низко присвистнул.

– Прости, Лэндон. Это тайна между врачом и пациентом. Я не могу разглашать эту информацию.

Я фыркнул.

– Ты не врач.

– Но я заставляю людей чувствовать себя лучше. – Он ухмыльнулся. – Извини, приятель. Если бы она хотела, чтобы ты об этом знал, то сама бы тебе сказала. Она взрослая женщина. Она может о себе позаботиться.

Однако она не была взрослой женщиной и не могла о себе позаботиться. Я видел ее в моменты, когда она ничего не ела и не появлялась на уроках. Мне приходилось готовить ей еду и делать за нее домашнюю работу только для того, чтобы ее не выгнали из школы. Долгое время я был ее якорем, но теперь она уплывала. Ей едва исполнилось восемнадцать, и она была на полпути к полному разрушению – а КейДжей помогал ей идти ко дну.

– Послушай, в ее жизни происходит много дерьма. Ей не нужно усугублять свое положение наркотой, – объяснил я так спокойно, как только мог.

– Как я уже сказал, она взрослая. Она справится.

– Перестань продавать ей, КейДжей, – рявкнул я. Слова с отвращением сорвались с моего языка.

КейДжей рассмеялся и покачал головой.

– Ты не ее родитель.

– Тебе все равно, не так ли? Тебе все равно, что ты ее убиваешь?

– Я не буду пихать таблетки ей в горло, Лэндон. Это на ее совести.

Я встал, мои руки сжались в кулаки.

– Убрайся к чертям из моего дома.

– Моника была права. – Он продолжал смеяться, вскинув руки в знак поражения. – Ты не такой веселый, когда трезвый. Слушай, я завяжу с ней, хорошо? Я не пытаюсь никого убить. Не принимай все близко к сердцу. Жизнь не так серьезна.

Он поклялся, что прекратит, но я не знал, могу ли я ему верить. Все, что мне оставалось, – надеяться, что в будущем он поступит правильно.

14

Шей

Моника Смит не была моей подругой.

Я знала, что такое друзья, и знала, что такое враги. Чего я не знала, так это кем для меня была Моника. Возможно, другом-врагом. Врагом, который улыбался так, словно мы были близки. Другом, который рано или поздно меня предаст.

Было время, когда мы были близкими подругами, когда я не сомневалась в нашей связи. В детстве мы все время тусовались с Трейси и Рейн. Мы почти все время проводили вместе, и нам нравились одни и те же вещи. Не было выходных, когда девочки не оставались бы у меня с ночевкой – в том числе и Моника.

Сдвиг в дружбе произошел тогда, когда мы с Моникой пришли на прослушивание на роль Золушки в средней школе. Моника так мечтала об этой роли, но, когда роль дали мне, а ее сделали одной из злых сводных сестер, она на меня обиделась. Она ушла из театра и больше не участвовала ни в одном прослушивании.

Она утверждала, что театр – для неудачников, у которых недостаточно интересная жизнь, поэтому им приходится притворяться кем-то другим.

Кроме того, она сказала, что ей больше нельзя появляться в моем районе.

– Тут живут бедняки, и мой папа сказал, что находиться здесь небезопасно, – произнесла она.

Я знала, что это ложь. Я была в ее особняке достаточно раз, и знала, что ее отца абсолютно не беспокоила ее жизнь.

С годами дружба между Трейси, Рейн и мной оставалась неизменной, в то время как Моника превратилась в Круэллу Де Виль^[22]. Словно ее личность изменилась за одну ночь.

Моника была идеальным примером девушки с высоким социальным статусом, красотой и богатством. Она была популярна и презирала всех и вся, кто не был так же популярен, богат и сногсшибателен, как она.

Поэтому она ненавидела почти всех.