Разве такой хороший человек может существовать? Разве он может желать и любить меня? Это сбивало меня с толку.
Я ничего не ответил.
Но каждая частица меня хотела сказать ей, что я люблю ее, в надежде услышать то же в ответ.
Она писала мне каждое утро и вечер. Во время учебного дня и репетиций она подходила и проверяла, все ли со мной в порядке. Она спрашивала меня о моем сердце, хотя я отказывался ей отвечать. Она была полна решимости не дать мне почувствовать себя одиноким, и, черт возьми, это работало. Но я не мог быть с ней, а она не могла быть со мной – по крайней мере, не так, как ей бы того хотелось. Она заслуживала настоящую, полноценную любовь, а моя любовь была сломана.
Итак, я знал, что должен сделать немыслимое. Я должен был пересечь черту, пройти точку невозврата. Я должен был полностью разбить ей сердце, чтобы она больше не смогла меня любить.
Я разослал всем знакомым одно и то же сообщение.
Всякий раз мне требовалось не больше секунды, чтобы пожалеть о вечеринке.
Премьера прошла на ура. Мистер Таймс был вне себя от радости. Шей плакала. Я держал глаза закрытыми. Зал аплодировал стоя.
Было бы здорово, если бы я мог отпраздновать успех вместе с Шей. Если бы я мог отвезти ее к себе домой и показать ее телу то, как я ее люблю. Если бы я мог посмеяться с ней за просмотром «Друзей». Если бы я мог любить ее каждый день до конца своей жизни.
Да, это было бы здорово. Здорово и нереально.
Люди заполонили мой дом. Они пили, сплетничали и говорили о дерьме, которое меня не заботило. Я заметил Шей, как только она вошла внутрь вместе с Рейн и Трейси. Каким образом я мог заметить ее спустя секунду в переполненной комнате? Меня словно тянуло к ее энергии, ее свету. К ней.
Она беззаботно болтала с друзьями, одаривая их своей великолепной улыбкой. Она блистала в каждой компании, умея найти общий язык с кем угодно. Это была одна из тех вещей, которые я так в ней любил. Ее очарование. Ее остроумие. Ее всю.
Она была лучом света, а я собирался ее сломать.
Она взглянула в мою сторону, и улыбка на ее губах сменилась настороженным хмурым взглядом. Она в замешательстве склонила голову. Затем ее губы приоткрылись, и она прошептала:
– Привет, Сатана.
Я одарил ее неосторожной полуулыбкой. Было трудно не улыбнуться, глядя в ее сторону.
Я оторвал от нее взгляд и перешел к менее приятному: к окружающему миру.
– Бутылочка на семь минут, бутылочка на семь минут! – скандировали несколько школьников.
Похоже, это была компания десятиклассников. Или чуть младше. В любом случае, я был в игре.
Я сел в круг, и стоило мне потянуться, чтобы раскрутить бутылку, меня прервал голос.
– Что делаешь? – спросила Шей, заставив меня повернуться.
– Играю, – сухо ответил я.
Она приподняла бровь и села в круг, присоединяясь к игре.
Почему она такая сильная? Почему она до сих пор меня терпит?
Рядом с ней сидело несколько хихикающих девчонок, потягивающих дешевый ликер из пластиковых стаканчиков. Они чертовски меня раздражали. Полная противоположность Шей. Полная противоположность всему, что мне нравилось.
Пора начинать игру.
Я раскрутил бутылку движением руки. Глаза Шей были прикованы к бутылке, а мои – к ней.
– Боже мой! – хихикнула одна из девчонок, когда бутылочка указала на нее. Ее друзья присоединились к нелепому смеху, а Шей молча закрыла глаза.
С ее губ сорвался легкий вздох.
Я встал и кивнул девушке.
– Отлично. Пойдем.
Она поспешила встать, все еще посмеиваясь и краснея, – очевидно, в мире игры в бутылочку она была новичком.
Мы вошли в гардероб, и дверь за нами закрылась.
– Боже мой, я не могу поверить, что буду целоваться с Лэндоном Харрисоном! Типа,
Она ахнула, не скрывая волнения. Она говорила обо мне так, словно я был каким-то древним артефактом, который долго изучали, но никогда не видели вблизи.
– В каком ты классе?
– В десятом. Но через несколько месяцев я буду выпускницей! – добавила она так, словно это могло заставить меня ею заинтересоваться.