Пение прекратилось. Молодой священник, благословивши собравшихся крестом и освященной водой, обратился к ним:
– Словами писания всеми известного Святого Апостола Иакова заклинаю вас, братья мои и сестры! Ибо говорит Апостол Господа Христоса, Спасителя и Учителя нашего: «И пусть всякий человек будет готов к слушанию, и ленивый к жестам и ленивый к гневу. Потому что гнев мужа не выполняет справедливости Божией. Поэтому, отложивши все же мерзость и обилие злости, примите в спокойствии слово, внедренное в вас, которое может спасти души ваши. И будьте творцами слова, а не только слушателями, обманывающими самих себя. Так как если кто является слушателем слова, а не творцом, тот подобен будет мужу, наблюдающему облик рождения своего в зеркале. Потому что оглядел себя, отошел и сразу забыл, каким был. Но кто бы усердно смотрел в закон абсолютной свободы и выдержал в нем, не будучи слушателем забывчивым, но творцом поступка, тот благословен будет в деле своем»29.
Умолк на минуту и, вытирая слезы, молвил тихо:
– Настигла нас тяжелая кара Божия, братья и сестры, но благословите ее, так как вот мы стали творцами Слова, а наши поступки превратились в Слово воплощенное. Ничто вас осилить не сможет, ни силы адские, ни несправедливости не достигнут ворот нашей души! Устремите сердца ваши к Небу, и вот спустится среди нас Учитель и благословит детей своих…
Сию минуту по храму прошел шум, и все взгляды помчались над головой стоящего перед открытыми воротами священника; глаза, освещенные блеском восторга, смотрели куда-то выше.
Удивленный поп обернулся и с тихим восклицанием упал на колени.
На самой верхней ступени алтаря стоял высокий худой человек и поднимал руку для благословения. Светлые мягкие волосы волнами спадали ему на плечи, борода стекала на вытертую сутану с простым железным крестом на груди, пламенные глаза обнимали толпу, бледная рука описывала в воздухе знак жертвы и победы Христовой.
– Епископ Никодим, заключенный и пытаемый большевиками в подвалах Соловецкого монастыря… вернулся! – бежал радостный шепот.
С алтаря раздавались тихие, проникновенные слова, полные горячей веры и непоколебимой силы:
– Мир вам!
С площади, где стояла толпа набожных, вдруг прорвался в храм исполненный ужаса женский голос:
– Солдаты приближаются! Спасайтесь!
Епископ Никодим звучным и сильным голосом, звучащим, как горячее веление, повторил:
– Мир вам!
Он сошел со ступеней алтаря, держа в руке железный крест, и двинулся сквозь толпу; за ним шли поп с диаконом и толпы верующих. Людской муравейник, напевая гимн Воскресения, выполз на крыльцо и на площадь.
Скопление народа шло плотной толпой. Тут же рядом с епископом шагали Петр и Григорий Болдыревы, сосредоточенные, взволнованные, не обращающие внимания ни на что. Ни о чем не думали. Кто-то другой, неизмеримо более сильный, сгреб в одну ладонь всю их волю, все порывы чувств. Рассудок сопротивлялся слабым голосом. Опасность… смерть! Однако они не слышали замечаний. Звучали они для них, как уличные отголоски, попадающие в храм. Слабые, жалкие, чужие, назойливые. Должны были идти – и шли. Превратились они в данный момент в крошечные атомы, вращающиеся под дуновением смерча, вырывающегося из бездонной пучины Вселенной. Не могли, не смели вырваться через границу вихря, должны были вместе с ним пройти неизвестной дорогой, выполнить таинственное дело.
Все мысли и чувства утонули в сознании необходимого общего движения, безымянного геройства, не требующей награды жертвы.
В конце улицы шли два военных отряда.
Шеренги развернулись и остановились. Раздались слова команды. Лязгнули винтовки, переброшенные в руку.
– Расходитесь, иначе будем стрелять! – шепелявя, крикнул офицер-латыш, командующий отрядом Красной Гвардии.
Сплоченная в одно целое, погруженная в молитву толпа не дрогнула, не поколебалась, не задержалась ни на минуту. Непоколебимой стеной двинулась прямо на латышей.
– Раз! Два! – крикнул офицер пронзительно.
Заскрежетали замки винтовок. Уже головы нагнулись к прикладам, уже офицер поднял саблю для сигнала, когда из шеренг второго отряда вырвался отчаянный крик:
– Товарищи! Защитим наших братьев от латышей! Мы здесь на своей земле, не эти чужаки!
Снова лязгнули карабины, заскрежетали замки и блеснули стволы, направленные на красногвардейцев.
– Опустить винтовки! – скомандовал офицер-латыш. – Налево, марш!
Латыши, чеканя шаг, быстро удалились.
Русские солдаты сняли шапки и, закинув карабины на плечо, пошли перед крестным ходом. Их голоса переплетались с хором набожных, поющих: