– Ха, ха, ха! – раздался громкий, злой смех стоящего на дороге человека в потертой одежде и потрепанной обуви.
– Ха, ха, ха! – смеялся Ленин, щурил раскосые глаза, стискивал скулы аж около небольших, прижатых к черепу ушей, дергались и дрожали желваки.
– Ха, ха, ха! Это мои отряды! Все те, которым оставлено одно право: плакать, рычать, выть от отчаяния, скрежетать зубами от ненависти! Они пойдут за мной! Самые несчастные, самые темные, наиболее растоптанные во главе, в первых рядах, а за ними те, которые уже умеют терпеть и молчать. А я выхвачу из них холодную ненависть, аж заскрежещут зубами и пойдут за мной… пойдут!
Улыбался тихо, почти мягко, как обычно, когда знал, что все точно взвесил и был уверен в успехе. Шел дальше, отстраненным взглядом скользя по усеянному звездами небу. Было это ему чужим, не интересным для него, как далекое, неуловимое. Веселые глаза устремлял он проницательно в землю; в горы, в черную зубчатую стену, выделяющуюся на небе; в темные леса, в окна гуральских хат, которые светились с обеих сторон дороги.
Чувствовал землю всем своим существом. Проникала в него земная дрожь; от полей, леса и убогих хат прилетали шорохи и шепоты; понимал их и отвечал на них мыслями и тихой радостью, ощущаемой в сердце.
Владимир Ульянов-Ленин в Закопане.
Удивительны были предначертания неизвестного людям предвечного решения!
Вот в это мгновение, в ночной тьме, по засыпанной песком дороге, рядом с селами, скрытыми в горных лугах, шел одинокий человек. Нес под куполом могучего черепа мысль, могущую встряхнуть весь мир; здесь, под навесом старых придорожных верб, зажигались огни в дерзких скошенных глазах, видящих все, что жило, думало и терпело за этими горами и за далеким горизонтом, и намеревающихся своим жаром оплодотворить ненависть, чтобы выдала она богатый, извечный урожай любви; через расшатанный деревянный мост, переброшенный над быстрым потоком, ступал человек с бледно-желтым лицом далеких монгольских предков и думал о разрушении всего, что в течение веков кровавой борьбы и орлиного полета гения строили тысячи поколений, стремящихся к счастью и направляемых подсознательным стремлением к божеству.
В это самое время в великолепных дворцах владык, парламентов, богачей, в храмах веры и науки, в тихих кабинетах творцов войны, знаний, мира и порядка плыл в своем русле ничем не возмущенный поток ежедневных забот и проблем, как когда-то вырытым испокон веков и на века руслом. Никто не предчувствовал приближающейся катастрофы, ставшей причиной слова, которое могло когда-то стать телом; никто не подозревал, что где-то в тишине Татр отдыхал и думал человек, имеющий силу, чтобы провозгласить себя вторым Мессией – белым или черным, сияющим или темным, Христосом или Антихристом… Никто об этом не знал.
Человечество, загнанное стремительным движением жизни, шло вытоптанной в течение веков тропинкой безымянных героев и мучеников, равнодушно смотря на вехи прогнивших, истлевших идей, не видя перед собой иной цели, кроме темной челюсти гроба.
Давно оно потеряло веру и надежду, не мечтало о новых мессиях и не слышало отголосков человека с косыми ненавидящими глазами, с настойчивыми в ожесточении губами, сомкнутыми в твердом решении.
Ленин приближался к Поронино. Заметил одинокую фигуру, стоящую на дороге. Разминулся с ней, поглядывая зорко. Заметил молодого мужчину. На красивом одухотворенном лице пылали при слабом свете поднимающегося месяца вдохновенные глаза.
– Извините… – донесся до Ленина тихий голос. – Не имею ли удовольствия видеть товарища Владимира Ильича Ульянова-Ленина?
Владимир остановился, подозрительно посматривая на незнакомца.
– Я Ленин, – ответил он и занял осторожную, готовую к обороне позицию.
– Меня послали к вам, товарищ, – сказал молодой человек. – Сегодня я прибыл из России… Являюсь членом ЦК партии социалистов-революционеров. Селянинов, Михаил Павлович Селянинов, партийное имя «Муромец». Видите, что я испытываю к вам полное доверие? Попросил бы об этом и с вашей стороны, товарищ!
Ленин посмотрел на него зорко, недоверчиво и промолчал.
Незнакомец усмехнулся слегка и шепнул:
– У меня нет с собой никакого оружия. Готов подвергнуться персональной проверке. Прибыл сюда не в целях террористического покушения на вас, но серьезного… последнего… разговора.
Ленин встряхнул головой и спросил:
– Мы уже около дома… Может, захотите ко мне зайти?
– Предпочитал бы поговорить с вами здесь. В доме вы не один… – парировал Селянинов.
– Как хотите! – повел плечами Ленин. – Стало быть, присядем. Возвращаюсь с гор. Устал.
Они уселись рядом на груде камней и долго молчали. Ленин с удивлением поднял глаза на незнакомца.
– Сейчас… – шепнул Селянинов, отвечая на немой вопрос. – Хочу наиболее четко сформулировать свои вопросы и требования.
– Требования? – повторил Владимир и прищурил глаза.
Внезапно он понял цель прибытия посла.
Селянинов задал первый вопрос:
– Вы собираетесь начать революцию в период войны?
– Да!
– Вы собираетесь отдать политическую власть рабочим массам?