Ленин

После смерти царской семьи Ленин успокоился. Несмотря на бушующий по всему миру вихрь нападок, обвинений, проклятий, самых черных пророчеств, поражений красной армии и победного наступления контрреволюционных войск, он сохранял необычайное спокойствие. Он проводил совещания с инженерами, намереваясь провести электрификацию страны, чтобы оживить замершую промышленность и ослепить население темной России новым благом пролетарского правительства, одаривающего бедные избы с соломенными крышами электрическим светом. Он так переживал это, будто видел в электричестве убежище от нараставших трудностей. Но, за настроением диктатора скрывались более глубокие причины. С него свалилась невыносимая тяжесть. Он чувствовал, что исполнил последнее обязательство, и теперь он свободен. Свободен от клятвы, данной на заре сознательной жизни. Он всегда помнил о ней. Она служила ему фоном для работы и размышлений, дерзких выступлений, еще более смелых намерений, стоявших на грани безумия, поражавших врагов и привлекавших сердца и души сторонников. Эту клятву он произнес в самый трудный момент и помнил о ней, как о пощечине, как об неотомщенной обиде. Он видел возмущенное девичье лицо, пылающие огнем голубые глаза, распущенные золотистые волосы и губы, произносящие предложения, безразличные, но отравленные сомнением, а возможно — пренебрежением. Его клятва, произнесенная угрюмым, холодным голосом, воплотилась в жизнь, превратившись в гору окровавленной, порубленной и поруганной плоти… Его уже ничего не связывало с прошлым. Он весь существовал в абсолютном будущем, возвышался над бытием огромного организма российского народа, а может и всего человечества. В его душе была холодная пустота, потухшее пожарище, как у человека, который предпринял последнее усилие в огромном труде всей жизни; над этой пустыней, в которой не было ни отчаяния, ни надежды, летела спокойная, не знавшая сомнений мысль. Она была подобна пламенному вихрю, разбрасывающему вокруг себя горячие искры, зажигавшему людские сердца, уничтожавшему все на своем пути, ведь для него это была только мертвая глыба, которую он вращал, ковал и бросал дальше в бездну времени, в запутанный лабиринт случайностей. Ленин становился могучей машиной, безразлично и быстро выбрасывающей из себя слова, мысли и действия, бывшие для нее самой чуждыми и лишенными смысла. Машина работала четко, со все большими размахом и скоростью, поглощая в себя различные внешние явления и видоизменяя их в необходимые, большие и маленькие, твердые, как камни, и хрупкие, словно тонкие, рассыпающиеся стеклянные осколки. Он начал смотреть на людей другими глазами, уже не оценивая их обычной мерой человеческих ценностей. Перед ним были только элементы огромной машины, которую он, как никогда не останавливающийся мотор, приводил в движение и гнал вперед, поглощая пространство и время. Он уже не обращал внимания на то, что разные люди, как Троцкий, Зиновьев, Сталин и Дзержинский, крутились в механизме мотора, словно разогнавшиеся шестерни, он не думал, что между ними могут возникать трения и несогласованность движений. У него было ощущение, что он, мотор, придает всему общее направление, одинаковую динамику и согласованную скорость. Он знал, что, заметив отсутствие гармонии, без всяких сомнений выбросит испорченную часть машины, раздавит ее на сотни осколков, уничтожит, переплавит. Сидя в своем кабинете, он сжимал руки и раздумывал о том, что уже сделал и к чему стремился. Тогда перед ним возникала светлая цель, за которой он отчетливо видел новую жизнь человечества и какое-то незнакомое солнце, которое вставало над землей сразу в зените. Оглядываясь назад, он безразличным взглядом охватывал шум, хаос противоречивых устремлений и идей, руины, могилы, горы убитых мучеников, миллионы сражавшихся, красные от крови моря и реки, вдыхал тошнотворный, гнилой воздух, который источали заполненные трупами, едва присыпанные землей ямы.