Ленин

На этот раз ответа от Лизы не последовало. Ленин и Крупская между тем жили как будто душа в душу. 27 июня 1907 года Владимир Ильич писал матери из приморского финского городка Стирсудден: «Здесь отдых чудесный, купанье, прогулки, безлюдье. Безлюдье и безделье для меня лучше всего». Надежда Константиновна в том же письме добавила: «Дорогая Марья Александровна, Володя не имеет обыкновения писать поклоны, и потому я сама за себя и за маму шлю Вам привет… Могу подтвердить, что отдыхаем мы отлично, разнесло нас всех так, что в люди неприлично показаться… Лес тут сосновый, море, погода великолепная, вообще всё отлично. Хорошо и то ещё, что хозяйства нет никакого».[82] И это писалось в те дни, когда десятки и сотни революционеров, в том числе товарищей Ленина по партии, а также случайных лиц, ни в каких преступлениях против власти не замешанных, на собственных шеях узнали, что такое «столыпинский галстук», будучи повешены или расстреляны по приговорам «скорострельной юстиции» – военно-полевых судов. Через какое-нибудь десятилетие Ильич устроит такую кампанию бессудного террора, по сравнению с которой столыпинская эпоха смотрится чуть ли не образцовой в плане соблюдения прав человека, а военно-полевые суды – едва ли не идеальным судопроизводством.

Глава четвертая. Вторая эмиграция

Владимир Ильич Ленин (1870–1924). Фотограф Е. Валуа. 1910

В. И. Ленин на прогулке в горах Татры в окрестностях местечка Закопане.

Газета «Правда», выходившая до Февральской революции за границей и распространявшаяся в России.

После переворота 3 июня 1907 года, роспуска Думы и краха надежд на скорое наступление нового подъёма революции, даже в Финляндии для Ленина стало слишком опасно. В декабре 1907 года Владимир Ильич по льду переправился в Швецию. Во время перехода через Финский залив он чуть не погиб, едва не угодив в полынью. Через несколько дней в Стокгольме к нему присоединилась Надежда Константиновна. Она добиралась более безопасным путём, по железной дороге, поскольку полиция не искала её столь тщательно, как вождя большевиков, и риск при пересечении границы по чужим документам не был слишком большим.

Супруги прожили в Стокгольме недолго. В начале января 1908 года Ленин и Крупская перебрались в хорошо знакомую им Женеву. Здесь всё уже было привычно и, в отличие от Швеции, не было проблем с языковым барьером: и немецким, и французским оба владели, по крайней мере, на уровне, достаточном для повседневного общения.

Большевик В.В. Адоратский вспоминал, как он в Женеве в 1908 году спросил у Ленина, как бы тот стал действовать, если бы оказался в роли Робеспьера: «…Речь зашла о будущей революции. Уже по опыту 1905 г. было ясно, что ближайшая революция неизбежно даст власть в руки нашей партии. Возникал вопрос, как быть со слугами старого режима. Таким образом, снова, и уже в присутствии самого Владимира Ильича, ставился вопрос о том, каков будет Владимир Ильич в роли «Робеспьера». Владимир Ильич полушутя наметил такой план действий: «Будем спрашивать: ты за кого? За революцию или против? Если против – к стенке, если за – иди к нам и работай». Надежда Константиновна, присутствовавшая при разговоре (мы сидели втроем в комнате), заметила скептически: «Ну вот и перестреляешь как раз тех, которые лучше, которые будут иметь мужество открыто заявить о своих взглядах». Замечание это было, может быть, отчасти, и справедливо, но, тем не менее, Владимир Ильич всё-таки был прав. Так, приблизительно, происходило и в действительной революции, и как же иначе было действовать?»[83]

По свидетельству М.И. Ульяновой, «жизнь в эмиграции с ее сутолокой, дрязгами, нервностью и далеко не обеспеченным материальным положением не могла не сказаться на здоровье Владимира Ильича. Временами у него бывала бессонница и головные боли; нервы приходили в плохое состояние, и порой он чувствовал себя из-за этого совершенно неработоспособным…»[84]

В той же «Иллюстрированной России» другой мемуарист, укрывшийся под псевдонимом «Летописец», в 1933 году в статье «Ленин у власти» (мы к ней ещё вернёмся) утверждал: «Как всякий доктринёр, Ленин больше думал о будущем, чем о настоящем. Но будучи доктринёром, и в этом было отличие Ленина от большинства других доктринёров, Ленин не переставал быть и величайшим оппортунистом, а оппортунизм его сторонниками принимался и выдавался за реализм. Ленин никогда не брезговал никакими средствами для достижения своих целей».[85] В справедливости этого последнего вывода Елизавете К. в дальнейшем пришлось убедиться на собственном опыте, что и привело её к окончательному разрыву с Лениным.