Ленин

Вообще, ни одна политическая партия без достаточного финансирования не стоит на практике ничего, как бы ни были привлекательны для масс её лозунги. А для получения денег на революцию все средства были хороши. Например, большевикам удалось получить значительную часть наследства сочувствовавшего им мебельного фабриканта и племянника С.Т. Морозова Николая Павловича Шмита методами, которые больше пристали брачным аферистам. Сам Шмит был арестован по делу о декабрьском вооружённом восстании в Москве и покончил с собой в тюрьме в феврале 1907 года. Две его сестры-наследницы Екатерина и Елизавета вышли замуж за большевиков Андриканиса и Таратуту, которым Ленин поставил задачу передать шмитовские деньги в распоряжение партии.

Виктор Таратута образцово выполнил поручение. 21 февраля 1909 года его жена Елизавета передала большевикам все доставшиеся ей от брата деньги и акции, что и было оформлено специальным протоколом заседания расширенной редакции большевистской газеты «Пролетарий» в Париже под председательством Ленина. А вот Андриканис убедил свою несовершеннолетнюю жену Екатерину, что гораздо лучше шмитовский капитал оставить себе и безбедно жить на него в славном городе Париже. Конфликт был урегулирован третейским судом в Париже в 1908 году с участием эсеров – было решено передать деньги Шмита большевикам. Но Андриканис в итоге передал партии Ленина только незначительную часть наследства, а когда ему стали грозить партийным судом, заявил о выходе из партии.

Однако и суммы, полученной через Таратуту, вполне хватило бы для безбедной жизни. Ленин получил более четверти миллионов франков, а по некоторым оценкам – даже значительно больше, чем полмиллиона. Однако в начале 1910 года под давлением Международного Социалистического бюро была предпринята попытка объединения большевиков и меньшевиков. В результате деньги из шмитовского наследства поступили в распоряжение так называемых «держателей» – авторитетных германских социал-демократов Карла Каутского, Франца Меринга и Клары Цеткин. Они должны были выдавать средства представителям обеих фракций российской социал-демократии. В дальнейшем Ленин пытался добиться права для большевиков единолично использовать наследство Шмита.

Крупская о прогулках мужа с Елизаветой К., разумеется, ничего не знала. И вообще, судя по всему, находилась в то время в Париже, куда они с Ильичом переселились ещё в декабре 1908 года. Инесса же тем временем становилась всё более необходимым вождю человеком. Она переводила на французский его речи и рефераты, а также сделалась секретарём Комитета Заграничной организации РСДРП. Когда в августе 1910 года Ленин с немалым трудом достал два билета на Копенгагенский конгресс II Интернационала, один из них он отдал Инессе. Крупская в статье, посвящённой памяти Инессы Арманд, вспоминала: «Зимой 1911 года она с детьми поселилась в доме рядом с домом, где мы жили тогда. Мы виделись каждый день. Инесса стала близким нам человеком. Очень любила её и моя старушка-мать. Инесса умела всегда её разговорить; светлело в доме, когда Инесса приходила. Никогда ни к чему Инесса не относилась равнодушно, всегда всё близко принимала к сердцу».[94]

Ленин в марте 1911 года в «Полемических заметках» утверждал: «Честность в политике есть результат силы, лицемерие – результат слабости».[95] На самом деле обманывать противников (а таковыми Владимир Ильич считал всех, кто не поддерживал большевиков) он считал не только возможным, но и необходимым.

Лиза К. вспоминала о Ленине: «Его две черты были… необъятная гордость и большое недоверие к людям. Был ли он “аморалист”? Я думаю, что обыкновенное – скажем, “буржуазное”, – понятие о морали не применимо в данном случае, потому что самое это понятие было ему чуждо. “Революция” и “партия” были единственной большой страстью его жизни, но он смотрел на себя как на вождя этой революции и этой партии. Чтобы добиться триумфа партии, который он инстинктивно смешивал со своим собственным триумфом; чтобы прийти к победе революции, которую он смешивал со своей личной победой, все средства казались ему хороши. И этой революционной и, вместе, личной деятельности он подчинял беспощадно всё остальное. Все те, кто были в чём-нибудь не согласны с ним, были в его глазах врагами “дела”, и он ненавидел их не только как личных противников, но и как существ, вредных для революции и подлежащих уничтожению. Отсюда его неистовая и грубая полемика, и его столь лёгкие и окончательные разрывы с теми из его друзей и товарищей, которые осмеливались позволить себе не всегда быть согласным с ним хотя бы в какой-нибудь мелочи».[96]