Главное было в том, что менялись представления о справедливости. В прошлом крестьянские бунты и восстания были следствием нарушения помещиками и чиновниками межсословных «договоров», невыполнением их традиционных обязанностей. Крестьяне бунтовали против «злых помещиков» и «злых бояр», но не против самого устройства сословного общества и тем более не против монархии. В 70-80-е гг. XX в. крестьяне зачастую сами вязали и сдавали в полицию агитаторов, которые «шли в народ» и пытались объяснить несправедливость всего общественного строя. А в начале XX в. крестьяне стали считать несправедливым и нетерпимым само социальное неравенство.
Проблема осознания массами объективной реальности и определения привычной несправедливости как зла исключительно важна для объяснения процессов созревания революции. Реформа 1861 г., как она была проведена, «включила» этот процесс осознания, но система «познания социального мира» у монархии и элиты устарела, и диалога с массой не получилось.
Социолог и культуролог А. Г. Ионин пишет: «Обратимся к традиционному обществу… Зарождается сословная структура: возникают различия между крестьянами и ремесленниками, между последними и знатью. Но и здесь социальное неравенство не выглядит и не является проблемой, ибо объективное неравенство в этих обществах воспринимается как часть божественного порядка. Принцип вертикальной классификации интерпретируется как частное проявление идеи мирового порядка — божественной иерархии, воплотившейся в иерархии сословий и каст…
В современном обществе по сравнению с простым и традиционным ситуация существенным образом меняется… Многообразные объективные неравенства не только осознаются как таковые, но и интерпретируются с точки зрения идеала равенства. Поэтому они воспринимаются как факты социального неравенства и становятся как предметом общественного дискурса, так и причиной многих классовых и прочих конфликтов. Возникают — в противоположность теориям божественной иерархии или природного порядка — многочисленные теории социальной структуры… К задачам исследователя прибавляется анализ социального неравенства (то, что для ученых прошлых времен — магов, шаманов, монахов — попросту не было темой) и путей его преодоления…
Фактическому неравенству был противопоставлен идеал равенства, и с этого времени — с века Просвещения — борьба за равенство стала одним из основных мотивов современной культуры. Впоследствии, во второй половине XIX века, открытие социального неравенства и требование равенства было осмыслено как часть грандиозного духовного переворота того времени» [48].
Так Россия стала ареной цепного процесса когнитивных конфликтов. Вторжение западного капитализма с его инновациями обострило этот кризис. Монархическая власть и элита привилегированных сословий, включая значительную часть интеллигенции, были не готовы к такому резкому мировоззренческому сдвигу. Между сословиями и группами возникло взаимное непонимание по важным вопросам при глубокой дезинтеграции коммуникаций. Социальные, политические и культурные системы стали быстро изменяться, но интеллектуальных инструментов для анализа не было. Привычная парадигма знания об обществе, народе, об интересах и ценностях, понятиях о добре и зле отказала. Была неизбежна революция в сознании, а значит, и революция в познании. В действительности, они — это срезы большой политической и социальной революции.
Аналогично этой проблеме можно считать разработанное в методологии науки Т. Куном представление научной революции, которая начинает становление новой парадигмы. Это — когнитивная инновация, но, как любая инновация, порождает конфликт и сопротивление большинства приверженцев прежней, привычной парадигме.
Казалось бы, смена парадигмы в науке касается сообщества конкретной области науки, но это не так. Картина мира — фундамент и религии, и, позже, идеологии. Когда легитимируют какой-то институт или закон, обычный довод: так устроен мир. В XVII в. произошла Научная революция и возникла научная картина мира. После сопротивления церкви жанры картины мира были разделены, и практически все культуры разделили функции религии и науки — периодически научные революции стали потрясать более или менее крупные части общества.
О. Шпенглер писал: «Кому известно, что существует глубокая взаимосвязь форм между дифференциальным исчислением и династическим типом государства эпохи Людовика XIV, между античной государственной формой полиса и евклидовой геометрией, между пространственной перспективой западной масляной живописи и преодолением пространства посредством железных дорог, телефонов и дальнобойных орудий, между контрапунктической инструментальной музыкой и хозяйственной системой кредита?» [49].