Утром 28 марта (10 апреля) подали вагон – наполовину мягкий, наполовину жесткий, – три двери которого были опечатаны пломбами. «Вагон прицепили к поезду на Франкфурт. Первое мягкое купе отдали немецким офицерам. У его дверей провели мелом жирную черту – границу “экстерриториальности”. Ни немцы, ни россияне не имели права переступать через нее. Отдельное купе дали Ленину и Крупской… Но когда дележ закончился, выяснилось, что нескольких спальных мест не хватает. Тогда для мужчин составили график очередности сна»814
. Харитонов запомнил, что Ленин «очень много ходил взад и вперед по вагону»815.Крупская: «Мы смотрели в окна вагона, поражало полное отсутствие взрослых мужчин: одни женщины, подростки и дети были видны на станциях, на полях, на улицах города. Эта картина вспоминалась потом часто в первые дни приезда в Питер, когда поражало обилие солдат, заполнявших все трамваи»816
. Действительно – немцы защищали Отечество, россияне – в том числе и благодаря ленинской пропаганде – не очень.Утром 29 марта (11 апреля) вагон прибыл в Берлин – сначала на Потсдамский, а затем на Штеттинский вокзал. За событием следил и кайзер Вильгельм II. В тот день он писал Бетману-Гольвегу: «Эмигрантам следовало бы за проезд в качестве ответной услуги предложить выступить в России за немедленное заключение мира»817
. Поговорить на эти темы с Лениным выразили желание немецкие социалисты, но встретили его решительный отпор. «Когда мы ехали в вагоне по Германии, то эти господа социал-шовинисты, немецкие Плехановы, лезли к нам в вагон, но мы им ответили, что ни один социалист из них к нам не войдет, а если войдут, то без большого скандала мы их не выпустим»818.Из Берлина вагон отправился в портовый Засниц, откуда предстояло плыть в Швецию. Путешественники предпочли не ступать на немецкую землю и переночевали в вагоне, который поутру вкатили в трюм парома «Королева Виктория». Немецкая свита осталась на берегу. «Пароход был товарный, – писал Сулиашвили. – На палубе его помещалось два ряда товарных вагонов. Пассажирами были только мы. Рассеялись по палубе. Смотрели вдаль… Хотя пароход был большой и порядочно нагруженный, но, вследствие волнения моря, сильно качался. Было заметно, как все сдерживались, чтобы миновать морскую болезнь. Кажется, это и было причиной того, что Ленин так яростно шагал по палубе»819
.Около шести вечера 30 марта (12 апреля) паром причалил в Треллеборге, где его встречал Ганецкий: «Горячие приветствия, вопросы, суета, крик ребят. У меня от радости слезы на глазах… Минуты нельзя терять, – через четверть часа едет поезд в Мальмё»820
. К девяти добрались в Мальмё, где Ганецкий устроил пир горой в кафе гостиницы «Савой».И уже в ночь на 31 марта (13 апреля) компания поездом отправляется в Стокгольм, куда благополучно прибывает в 10 утра. На Центральном вокзале ажиотаж – множество журналистов и фотокорреспондентов, встречают бургомистр столицы Карл Линдхаген, русская публика. Ленин передал прессе официальное коммюнике о поездке и ограничился кратким заявлением: «Самое важное, чтобы мы прибыли в Россию
В Стокгольме он отправился в российское консульство, где получил официальное свидетельство о приезде всей группы эмигрантов в Россию. Создал Заграничное представительство ЦК в составе Воровского, Ганецкого и Радека, которым предстояло остаться в Швеции. О встрече просил и специально приехавший Парвус. Но Ленин предпочел с ним не видеться. «Здесь уже переменилось лицо Ленина, – помнил Сулиашвили. – Глаза блистали, он отдавал распоряжения, спешил. Просил местных товарищей, чтобы они устроили нашу поездку в тот же день. Писал телеграммы в Петроград. Послал одну телеграмму и Чхеидзе, подписанную Миха и мной, чтобы он со своей стороны принял бы все меры, чтобы нас не задержали при въезде в Россию»822
. Цхакая в свое время принимал Чхеидзе в партию.На сделанной в Стокгольме фотографии Ленин – с зонтиком, в шляпе, зимних ботинках и пальто, он идет делать историю… В не менее решительной манере Ленин направился в универмаг в компании Радека: «Мы купили Ильичу сапоги и начали его прельщать другими частями гардероба. Он защищался, как мог, спрашивая нас, думаем ли мы, что он собирается по приезде в Петроград открыть лавку готового платья, но все-таки мы его уломали и снабдили парой штанов»823
. В полседьмого вечера под звуки «Интернационала» поезд тронулся в 1000-киллометровый путь по железной дороге до пограничного пункта Хапаранда – одного из очень немногих окошек, оставшихся для общения России с Западом.