Ленин. Человек, который изменил всё

Был ли Ленин мужественным человеком? Да, потому что человек не мужественный в принципе не может претендовать на лидерство, а тем более на борьбу с государственной машиной и на руководство страной. Но он не путал мужество с безрассудным риском и точно не готов был слишком уж рисковать самим собой. «Он никогда не пошел бы на улицу “драться”, сражаться на баррикадах, быть под пулей, – замечал Валентинов. – Это могли и должны были делать другие люди, попроще, отнюдь не он. В своих произведениях, призывах, воззваниях он “колет, рубит, режет”, его перо дышит ненавистью и презрением к трусости… Даже из эмигрантских собраний, где пахло начинающейся дракой, Ленин стремглав убегал. Его правилом было “уходить подобру-поздорову” – слова самого Ленина! – от всякой могущей ему грозить опасности… Он был начальником Генерального штаба и всегда помнил, что во время войны он должен обеспечить главное командование»³⁴⁸. Ленин любил сокрушать своих противников на расстоянии, избегая дуэлей.

К сильным сторонам Ленина – и подпольщика, и руководителя – относилось его крайне внимательное отношение к вопросам конспирации, от него ничего без надобности не утекало. «Устойчивой, непреходящей ленинской страстью была его любовь к секретам, подпольным конспиративным связям, тайным операциям, – писал Волкогонов. – Вождь русской революции был Жрецом тайн: исторических, политических, моральных, партийных, революционных, дипломатических, военных, финансовых. Ленинские “архиконспиративно”, “совершенно секретно”, “тайно”, “негласно” оттеняют одну из существенных граней ленинского портрета»³⁴⁹. У него будет больше кличек и псевдонимов, чем у кого-либо в российской истории: Старик, Ильин, Петербуржец, Фрей, Карпов, Тулин, Мюллер, Рихтер, Иорданов, Петров, Майер и множество других.

Нередко входя в раж, Ленин действовал как азартный игрок. «Азарт был свойством его натуры, но он не являлся корыстным азартом игрока, он обличал в Ленине ту исключительную бодрость духа, которая свойственна только человеку, непоколебимо верующему в свое призвание, человеку, который всесторонне и глубоко ощущает свою связь с миром и до конца понял свою роль в хаосе мира, – роль врага хаоса»³⁵⁰, – замечал Горький. Азарт Ленина отмечала Алексинская, с мужем которой он играл в шахматы: «Есть хорошие шахматисты, которые настолько любят и ценят красивый процесс игры, что сами исправляют ошибки противника, Ленин не из этого числа: его интересует не столько игра, сколько выигрыш. Он пользуется каждой невнимательностью партнера, чтобы обеспечить себе победу. Когда он может взять у противника фигуру, он делает это со всей поспешностью, чтобы партнер не успел одуматься. В игре Ленина нет элегантности»³⁵¹.

Безапелляционность суждений Ленина поразительна. Воронский полагал, что Ленин «убеждал, подчиняя слушателей своему хотению и тем, что он не сомневался»³⁵². Он редко испытывал сомнения в собственной правоте, даже если потом видел и свои ошибки. Однако для признания ошибок требовалось время. Так, свою чрезмерную левизну в предреволюционный период Ленин признает только в 1921 году в записке, адресованной участникам III конгресса Коминтерна: «…Когда я сам был эмигрантом (больше 15 лет), я несколько раз занимал “слишком левую” позицию (как я теперь вижу)»³⁵³.

Его въедливый американский биограф Луис Фишер, встречавшийся с Лениным, писал: «Придя к какому-либо мнению, Ленин считал его непоколебимым и защищал его от человеческих доводов и перед лицом неопровержимых фактов, пока оно не заменялось новым взглядом, который Ленин защищал с той же убежденностью. Сомнения занимали мало места в умственном хозяйстве Ленина… Сотрудничество требует определенного компромисса, а этого слова не было в политическом лексиконе Ленина. Он был политическим изоляционистом, пахарем на одинокой борозде»³⁵⁴.

Действительно, если политика – искусство компромисса, то это не про Ленина. Он, писал Струве, «был лишен абсолютно всякого духа компромисса»³⁵⁵. Потресов утверждал: «В пределах социал-демократии, или за ее пределами, в рядах всего общественного движения, направленного против режима самодержавия, Ленин знал лишь две категории людей и явлений: свои и чужие. Свои, так или иначе входящие в сферу влияния его организации, и чужие, в эту сферу не входящие и, стало быть, уже в силу этого одного трактуемые им как враги»³⁵⁶.