Ленин. Дорисованный портрет

В номерах «Звезды» появились семь «Сказок» Горького из серии «Сказки об Италии»… В феврале 1912 года Ленин писал ему: «Очень и очень рад, что Вы помогаете „Звезде“. Трудно нам с ней чертовски — и внутренние, и внешние, и финансовые трудности необъятны — а всё же тянем»[118]. Но это было много позже. Летом же 1910 года Ленин, вернувшись с Капри, вместе с Крупской и её матерью уезжает в приморский городок Порник на берегу Бискайского залива, где они поселяются в доме таможенного сторожа. 27 июля 1910 года Ленин пишет младшей сестре:

«Дорогая Маняша! Пишу тебе из Порника. Вот уже почти неделя, как я устроился здесь с Е. В. и Надей. Отдыхаем чудесно. Купаемся и т. д. Как-то у вас делишки? Как мамино здоровье? Как стоит вопрос о Копенгагене и Стокгольме?..»[119]

В Порнике Ленин уже не только отдыхал, но и работал, вёл партийную переписку и готовился к VIII конгрессу II Интернационала, который должен был пройти в Копенгагене в августе 1910 года. Там предполагалось много встреч, дискуссий и речей…

Ещё из Порника Ленин написал в Стокгольм Михаилу Кобецкому письмо с просьбой нанять ему в Копенгагене комнату — «простую, дешёвую, маленькую» — и прибавлял:

«Если Вам некогда, не хлопочите, я успею найти сам». Затем в следующем письме он уточнил: «Еду к Вам с семьёй (жена и тёща). Если можно, поищите дешёвую комнатку (или 2) понедельно или подённо. Если получите пакеты, сохраните не распечатывая»[120].

Последняя фраза объясняется тем, что большевик М. В. Кобецкий (1881–1937), который стал эмигрантом с 1908 года и осел в Дании, занимался транспортировкой газет «Пролетарий» и «Социал-Демократ» в Россию и пересылкой Ленину корреспонденции из России.

Готовился Владимир Ильич и ещё к одной встрече — уже в Стокгольме, но о ней — отдельно…

КОНГРЕСС в Копенгагене был вторым после Штутгартского конгресса крупным международным форумом, в работе которого Ленин принимал участие. Рассматривался в основном вопрос о кооперативах, и в русской секции, где обсуждался ленинский проект резолюции, произошёл показательный казус… В ходе дебатов меньшевики обвинили Ленина в том, что он-де «губит партию». Один из большевиков удивился — как же один человек может погубить партию, и меньшевик Фёдор Дан — личность в российской социал-демократии исключительно склочная и непривлекательная — невольно дал Ленину такую оценку, которая выражала самую суть Ленина:

«Да потому что нет больше такого человека, который все 24 часа в сутки был бы занят революцией, у которого не было бы других мыслей, кроме мысли о революции, и который даже во сне видит только революцию. Подите-ка, справьтесь с таким»[121].

Слова у Фёдора Дана с языка сорвались неожиданно верные, однако менее всего можно было представить Ленина неким революционным «паровым катком». Недаром много позднее Маяковским была брошена в жизнь формула Ленина: «Самый человечный человек»… И как раз в те дни, когда Фёдор Дан дал свою формулу Ленина, Ленин-человек заявлял о себе властно и волнующе — 12 (25) сентября 1910 года Владимир Ильич приехал из Копенгагена в Стокгольм на встречу с матерью.

Последний раз сын и мать виделись три года назад, когда Ленин нелегально был в России, и вот теперь Мария Александровна, несмотря на преклонный возраст — ей было уже 75 лет, — а скорее по причине преклонного возраста, решилась на путешествие в наиболее близкую точку, где могла увидеть сына. Стокгольм, связанный пароходным сообщением с Финляндией, и был такой точкой.

В Стокгольме они жили втроём — мать, сын и младшая дочь. Первую половину дня Ленин работал в библиотеке, а вторую целиком посвящал матери, прогулкам с ней по городу, по окрестностям…

В шведской столице Ленин несколько раз выступал на собраниях социал-демократических групп с рефератами о Копенгагенском конгрессе и о положении в РСДРП. На одном из его выступлений на собрании большевистской группы была и мать. Она впервые слушала публичное выступление второго сына, и, как вспоминала Мария Ильинична, ей показалось, что, «слушая его, она вспоминала другую речь, которую ей пришлось слышать, — речь Александра Ильича на суде. Об этом говорило её изменившееся лицо»[122].

Они пробыли вместе две недели…

Затем Мария Александровна уехала, да и сыну долго задерживаться в Стокгольме возможности не было.

В порту Ленин смотрел, как мать и сестра поднимаются по трапу на борт парохода, принадлежавшего русской компании. Взойти вместе с ними на палубу, чтобы ещё немного побыть рядом с матерью, Ленин не мог — его тут же арестовали бы.

Мать уезжала, сын оставался, и оба понимали, что это свидание может стать последним, что они последний раз смотрят друг другу в глаза.

Что они чувствовали в тот, наполненный внутренней драмой, собственно — трагедией, момент?

Да ясно — что!