Ленин: Пантократор солнечных пылинок

Самой яркой, самой успешной – моделью для прочих – стала советизация Украины, на значительной части которой еще поздней осенью 1917-го установилось перспективное для петроградских большевиков двоевластие – Рады и Советов. Н. Махно приводит в мемуарах свой диалог с Лениным, из которого ясно, что Ленин «про себя» рассматривал Украину как российский юг, но политически взаимодействовал с ней как с независимой, отдельной, другой страной, население которой не следует травмировать новой атакой со стороны «нации угнетателей». Политическая модель понятна: сразу после денонсации Бреста – большевизация индустриальных центров (Харьков), «майдан» в столице, формирование «советского правительства», ревком обращается за помощью к Москве, та вводит уже не на чужую, а на «советскую» территорию Красную армию. («Побочный ущерб» этой технологии Ленин осознает лишь в 1919-м, когда к нему пойдут страшные отчеты о том, что происходит на Украине: титульная нация по большей части не принимала большевизм, и для проведения совнаркомовской политики в жизнь рекрутировалась еврейская молодежь, охотно менявшая свой социальный статус; в результате в 1919-м Украина превратилась в арену объективно спровоцированных этой неосторожной национальной политикой событий, жестокость которых даже по рамкам XX века – с Саласпилсом, красными кхмерами и Руандой – выглядит запредельной.)

Колоссальная практика расколов, накопленная Лениным к 1918 году, позволила ему применить этот тактический прием из корпоративной культуры РСДРП в военном деле – и, безусловно, способствовала успешному разрешению военных кризисов 1917–1920 годов.

Легкость, с которой ленинская Россия в ответ на ультиматумы то переходила из обороны в наступление, то сворачивала наступление: Германии, Польши – озадачивала и нервировала противников, осознававших, что выиграв в территориях, они либо получали что-то не то у себя в тылу, либо позволяли большевикам уйти от поражения на другом фронте. И судя по тому, как отличалась карта Советской России в 1919-м от карты в 1922-м, эта озабоченность имела под собой почву. Для Ленина не существовало табу, связанных с потерей коренных территорий; гораздо важнее вовремя закончить войну. Ленина интересовала не «классическая», с аннексиями, победа, а достижение глобального стратегического преимущества. Когда обстоятельства переменятся, можно и нужно будет ими воспользоваться (активировав пропагандистский ресурс) в следующей по времени или соседней войне. Можно было «отдать» Псков или Украину – и «получить» доступ в Иран или Китай; ни «отдать», ни «получить» не подразумевали буквальный и окончательный передел границ. Война полководца конечна, война политика – нет.

Ленин не был «этническим» политиком, как Пилсудский, не был привязан ни к каким «естественным» границам – и, соответственно, к идее национального государства. Внешняя политика большевистской России – на круг очень успешная – носит на себе отпечаток эксцентричной личности Ленина, уникального для своего времени типа военачальника-политика, для которого «вопрос территориальных границ – вопрос 20-степенный».