Ленин: Пантократор солнечных пылинок

Ленин и Восток, Красный Восток – возможно, наиболее актуальная, горячая, живая тема из всех, связанных с этой исторической фигурой; именно Ленин – благодаря Гегелю? – обратил внимание и социалистов, и коммунистов на то, что Европой и Америкой мир не ограничивается; существуют предпосылки для колониальных революций в Азии и Латинской Америке; исход битвы между капитализмом и коммунизмом будет решаться на Востоке, где мало пролетариата, зато «гигантское большинство населения», и мирным путем деколонизация не произойдет; ненависть угнетенных наций к колониальному игу – неисчерпаемый запас революционного «топлива». И раз так – тем более что революции в странах Антанты откладываются – есть смысл перенести вектор деятельности на Восток, колоссальную энергию которого и использовать; поэтому кадры надо формировать здесь, в Москве; отсюда управлять этим процессом: внушить им, что вместо того, чтобы дожидаться, пока в недрах капитализма появятся предпосылки социализма – захватывать власть и самим из аграрного феодального строя, минуя капитализм, модернизироваться сразу до социализма. Коминтерн был способом обозначить свое присутствие на дальних рубежах; сформировав партийные ядра, держать порох сухим в ожидании, пока подвернется момент, революционная ситуация, которую можно быстро реализовать, – и раскачивать ситуацию в любой точке мира; Италия, Корея, Мексика, Уругвай. Особенно важным наличие Коминтерна сделалось после Польши и Ирана, в 1920-м, когда стало ясно, что быстрые агрессивные войны не дают мгновенного эффекта – зато вполне годятся в качестве первого пакета мер. Проникая в тыл Англии и Америки – в колонии, Москва не просто могла успешнее обороняться от Антанты, но и представляла угрозу для самой Антанты.

Именно благодаря ленинскому импульсу – и по ленинским политтехнологиям – Восток и Юг на протяжении XX века деколонизировались; да и сейчас, сто лет спустя, мы можем наблюдать движение, по сути, той самой волны, которая была запущена Лениным. Возможно, на Западе проект «диктатуры пролетариата» кажется исчерпанным и тупиковым, однако на так называемой мировой периферии, куда он сейчас сместился, ни о каком исчерпании говорить не приходится.

Смысл Коминтерна для самого Ленина следует искать не только в шапкозакидательских декларациях Зиновьева про неизбежность мировой революции. «Пока, – говорил сам Ленин в марте 1918-го, – это очень хорошая сказка, очень красивая сказка – я вполне понимаю, что детям свойственно любить красивые сказки». Как РСДРП в 1903-м планировала не столько пролетарскую, сколько для начала буржуазную революцию, так и Коминтерн не был инструментом моментального превращения мира из капиталистического в коммунистический; нелепо приписывать Ленину представления о том, что мир будет поделен на два лагеря условно к 1930 году, а к 2017-му станет полностью коммунистическим; «советизация» Франции, Англии и Америки по образцу России относится в некое неопределенное будущее, связывается с циклическими кризисами; капитализм в процветающих, выигравших войну национальных государствах вышел из войны достаточно сильным.

Однако как и экономист Дж. М. Кейнс (Ленин прочел его книгу и всячески расхваливал ее на конгрессе Коминтерна), описавший непросчитанные последствия Версальского договора (деиндустриализация немецкой экономики – катастрофа для всей Европы; чтобы преодолеть войну, надо, наоборот, сделать, чтобы все богатели, и если немцы продолжат производить промышленные товары, чтобы обменивать их на сельхозпродукцию из России, к власти в этих странах не будут приходить крайние политические партии и государства станут «добрыми соседями», а не врагами, только и ждущими шанса отомстить), Ленин знал, что «незыблемость Антанты» – миф, Версальский договор – несправедливый и непрочный, он наполнен противоречиями, которые зреют и выплеснутся; Европа с Версальским миром идет к банкротству – экономическому и политическому.

Когда Каутский писал о том, что большевизм есть попытка не европеизации России, а азиатизации Европы, он сделал точный выпад. Хотя сам Каутский, видимо, помимо «бескультурья» и антидемократичности большевизма, намекал еще и на расу Ленина – нового Чингисхана, родившегося на стыке Азии и Европы (Ленин на многих людей производил впечатление «монгола», «азията» – у европейцев с ним подсознательно связывалось ощущение опасности с Востока, угроза нашествия «большевистских орд»). Азиатизация – подходящее слово; но «азиатизация» в случае Ленина есть попытка не перекроить в свою пользу традиционные границы европейского государства-нации, включить европейскую нацию в другую, азиатскую (недемократичную); но – сформировать глобальную систему, в которой Запад больше не будет играть роль единственного центра.

7 ноября 1918 года, в день первой годовщины революции, над Красной площадью пролетел аэроплан – демонстрируя всем, кто готов был поверить, что баки аппарата заправлены керосином хотя бы на четверть, готовность большевиков экспортировать свою революцию в Германию.