Ленин. Сталин

В кругу соратников Ленина его ум оказывал убедительное воздействие, его неутомимая энергия и кажущаяся не свойственной русским способность к систематической концентрированной работе стимулировала труд, жизнерадостность вождя оказывала живительное воздействие на утомленных. Впрочем, распорядок дня Ленина был типичным для русского интеллигента. Он работал по ночам, к делам текущего дня приступая, как правило, в одиннадцать и заканчивал работу только в пять-шесть часов утра. После обеда, который всегда был у него в одно и то же время, он позволял себе немного отдохнуть.

Домашний быт Ленина был крайне непритязательным, почти бедным, несмотря на наличие серебряных царских приборов и дорогой посуды, подававшихся на стол во время редких официальных приемов. Ленин явно испытывал неловкость, когда в голодном 1919 году ему присылали из провинции дары, «словно барину», и не успокаивался до тех пор, пока все лишнее не было роздано нуждающимся. В своих потребностях Ленин был очень скромен и по-прежнему не употреблял алкоголя и табака. Наряду со всеми он придерживался правила, установленного им для своих сотрудников: «в государстве большевиков ни один чиновник не получает большую зарплату, чем квалифицированный рабочий на производстве». Стихией этого ордена революционеров был аскетизм, принятый в руководящих кругах ленинцев. «Его кабинет в Кремле, — пишет английский философ Бертран Рассел, первым сравнивший большевизм с исламом, — был обставлен очень скудно; там находились большой письменный стол, несколько карт по стенам, две книжные полки и два-три жестких стула, а также удобное кресло для посетителей». Ленин «очень любезен и прост в обращении, без малейшей тени высокомерной замкнутости. Если взглянуть на него, не зная, кто он на самом деле, то никогда не догадаться, что он обладает неограниченной властью».

В квартире Ленина жила также его сестра Мария Ульянова, которая вела домашнее хозяйство; детей у супругов не было. По-видимому, Ленина это угнетало больше, чем Надежду Константиновну. Находясь в эмиграции в Австрии, он иногда играл с маленьким сыном Зиновьева, которого очень хотел усыновить, а теперь — с маленькой дочерью латыша Берзина, одного из наиболее близких ему из числа товарищей по партии. Он мог подолгу и серьезно беседовать с ребенком или играть в прятки, причем не стеснялся забраться под диван, откуда потом и появлялся, сопровождаемый торжествующими криками девчушки. За этим скрывалось нечто большее, чем обычная поза диктатора, стремящегося и словом, и делом проявить себя другом детей. Для него подобное общение было разрядкой, необходимой для достижения душевного равновесия — точно так же он любил играть с котятами.

Рабочий стол Ленина в Кремле

Горький пишет, что в часы досуга Ленин всегда был приятным собеседником, ценившим шутку и смех. По словам Луначарского, «в самые печальные моменты своего существования он был в любое время склонен к веселому смеху». Впрочем, его шутка могла быть вызывающе едкой, а смех сардоническим или насмешливым. В театр Ленин ходил нечасто; ему нравилась пьеса «На дне» Горького, а также творчество Диккенса и классические произведения; авангардистские изыски московских театров были так же чужды ему, как и футуристическая поэзия и живопись. И в литературе его вкусы были более традиционными, чем модернистскими, если только определяющими не становились политические пристрастия; так, Ленин упрямо восхищался тенденциозным романом Чернышевского, впрочем, допуская наличие в нем недостатков. Он любил Тургенева, персонажи романов которого часто приводил в качестве примера, и Некрасова, стихи которого декламировал, а из нерусских писателей — Виктора Гюго. Иногда Ленин принимался цитировать Гете. Достоевского он отвергал, а Толстого воспринимал со смешанными чувствами: часто перечитывал «Анну Каренину» и постоянно снова и снова брался за «Войну и мир»; когда Горький дал Ленину прочесть свою книгу о Толстом, тот заявил, что Толстой, по его понятию, «колосс, самобытный великан», которому Европа не в состоянии противопоставить ничего равноценного. В музыке ничто так не трогало вождя, как Бетховен, чью «Апассионату» он называл «чудесной, нечеловеческой музыкой». За границей он всегда с удовольствием слушал Чайковского; еще в 1903–1905 годах в его бедной женевской квартире занимались музицированием: обычно в программу входило выступление друга, обладавшего прекрасным баритоном, Крупская в те времена тоже иногда пела романсы. Однажды Ленин сказал Горькому: «Я всегда думаю: какое же чудо могут создать люди, но часто я не могу слышать музыку; она действует на нервы. Лучше говорить чепуху и гладить людей по голове, потому что они, живя в мерзкой преисподней, умеют создавать такую красоту. Но сегодня никого нельзя гладить по голове, иначе откусят руку. Бить по голове их нужно, беспощадно бить».