Ленин в 1917 году

Это сейчас неважно: пусть её возьмёт Военно-революционный комитет «или другое учреждение», которое заявит, что сдаст власть только истинным представителям интересов народа, интересов армии (предложение мира тотчас), интересов крестьян (землю взять должно тотчас, отменить частную собственность), интересов голодных…»

(В. И. Ленин. ПСС, т. 34, с. 435.)

Это — лишь начало письма, в котором Ленин, кроме прочего, мотивирует необходимость немедленного свержения Временного правительства удалением из состава правительства военного министра Верховского — фигуры неоднозначной, но антикорниловской. Ленин настаивал на аресте министров «сегодня вечером, сегодня ночью», иными словами — до открытия II съезда Советов, и заявлял, что «было бы гибелью или формальностью ждать колеблющегося голосования 25 октября…».

Был ли Ленин прав?

Безусловно!

Начать с того, что вокруг Питера тогда закручивался тройной тугой узел.

Наступали немцы, и были все основания предполагать, что Петрограду правящей элитой уготована судьба Риги.

В Балтийском море появилась английская эскадра, и её поведение тоже было подозрительным.

Наконец, активизировался сам Керенский, и его могли подпереть корниловцы…

Это всё — с одной стороны.

С другой стороны, не было особых сомнений в том, что большинство Съезда примет линию большевиков. Однако то, насколько решительно повернутся события после открытия Съезда, можно было лишь предполагать — очень уж охоч русский народ стал на митинговщину.

Особенностью национальной политики России в 1917 году были митинги. Митинговать как начали с февраля, так оно дошло и до октября… Площади даже уездных городов устилал серый «ковёр» шелухи от семечек — народ слушал ораторов от разных партий и одновременно лузгал…

В стране, где веками лишний раз и пикнуть не давали, это было понятно и объяснимо. Но время речей проходило. Позднее Владимир Маяковский определит суть ситуации точной формулой:

Тише,
ораторы!
Ваше
слово,
товарищ маузер!

Керенский же, загнанный в угол самим собой, мог пойти на крайние меры — как это уже было проделано им в Июле 1917 года.

Крыса в углу — это всегда опасно!

Ленин требовал:

«Надо, чтобы все районы, все полки, все силы мобилизовались тотчас и послали немедленно делегации в Военно-революционный комитет, в ЦК большевиков, настоятельно требуя: ни в коем случае не оставлять власти в руках Керенского и компании до 25-го, никоим образом; решать дело сегодня непременно вечером или ночью…»

(В. И. Ленин. ПСС, т. 34, с. 436.)

«Верхи» большевиков в Смольном (не все, но многие) всё ещё колебались, а Ленин, и только Ленин, тащил их и Россию к верному — это показали уже ближайшие сутки — решению буквально за шиворот и вдалбливал в головы:

«История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя терять много завтра, рискуя терять всё.

Взяв власть сегодня, мы берём её не против Советов, а для них.

Взятие власти есть дело восстания; его политическая цель выяснится после взятия…

Было бы гибелью или формальностью ждать колеблющегося голосования 25 октября, народ вправе и обязан решать подобные вопросы не голосованиями, а силой; народ вправе и обязан в критические моменты революции направлять своих представителей, а не ждать их…

Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало!

Промедление в выступлении смерти подобно».

(В. И. Ленин. ПСС, т. 34, с. 436.)

Казалось бы, что тут неясного? Ленин простым русским языком втолковывал: «Мы берём власть не против Советов, а для них!» Тем не менее даже среди большевиков на сей счёт шли споры.

Так можно ли было доводить до споров на открывшемся Съезде Советов? Под эти споры революцию в считаные день-два могла сменить контр- революция, что означало большую кровь.

Не-е-е-т, власть надо было брать немедленно — до открытия съезда!

И в наступивший за написанием письма вечер Ленин, послав к чёрту все конспирации, отправляется со своим связным Эйно Рахья в Смольный, оставив Фофановой записку: «Ушёл туда, куда Вы не хотели, чтобы я уходил. До свидания. Ильич».

Подписавшись так, он дал понять Фофановой, что с подпольем покончено — он уходит в открытую политическую схватку.

Найдя в квартире вместо Ленина его записку, Фофанова тут же бросилась в Смольный и там увидела Ленина — уже без парика, в окружении людей…

В деле!

ОДНА ночь отделяла то славное реализовавшееся «сегодня», о котором писал Ленин в письме в ЦК, от того возможного бесславного «завтра», о котором писал он же. Но к этой ночи между «сегодня» и «завтра» он последовательно готовился сам, готовил партию и живую часть народной массы всю свою жизнь. И сказанное — это ведь не фраза, это — правда, это — несомненный и очевидный исторический факт.