Придумать новые обозначения профессий – “товарищ стрелок” вместо “солдат” или “ответственный за уборку улиц” вместо “дворник” – было еще полдела. Гораздо труднее было в момент экономического коллапса и внешней военной угрозы нащупать путь, по которому должна двигаться вперед новая республика. Возможно, именно потому, что реальные проблемы быль столь грозными, люди пытались отвлечься нескончаемым теоретизированием на митингах или разговором о бытовой рутине.
Не считая мира и хлеба, больше всего людям хотелось обновления: покончить наконец со старыми обычаями и привычками, со старой ложью, с властью чужаков в дорогих костюмах. Февральские дни породили надежду на новые, невиданные возможности, и все – от промасленных слесарей Выборгской стороны до крестьян черноземной полосы России – радостно переживали момент самоопределения. И они не ошибались: мир и в самом деле изменился навсегда.
Однако в Петрограде в эти же самые дни были и другие люди – предприниматели и интеллектуалы, полные самых лучших намерений, хотя и далекие от реальной жизни народа; они быстро и энергично взялись за дело. Часть этих людей в течение восьми с лишним месяцев 1917 года будет управлять величайшей революцией в мировой истории, при этом совершая действия и произнося слова, которые и должно совершать и произносить всякое порядочное правительство. На французском языке тогдашней дипломатии они будут обсуждать условия международных договоров и заключать секретные сделки за закрытыми дверями, обмениваться уступками и оттачивать формулировки. По сути дела, ничего другого им и не останется, поскольку этим людям не будет давать спать по ночам призрак новых социальных волнений, даже анархии.
Представители другого фланга русской интеллигенции, уцелевшие остатки левого антимонархического подполья, ежедневно собирались в квартире Матвея Скобелева, у которого по возвращении из Сибири остановился Церетели. Из членов Исполкома пригласили совсем немногих. Суханов (которого Церетели считал “сухим, холодным и желчным”) не относился к числу этих избранных, и уж конечно, здесь не было ни одного большевика. Небольшая группа, в основном состоявшая из меньшевиков и вскоре прозванная “звездной палатой”, к концу марта стала контролировать Исполком11
Она задавала повестку дня, выдвинула ряд броских лозунгов, но по мере того как огонь революции стихал, Исполком ни в коем случае не хотел позволить буржуазному правительству остаться в стороне от процесса управления. Скованные страхом перед возможными неверными решениями о выборе дальнейшего пути, члены “звездной палаты”, по сути, зависели от доброй воли таких людей, как князь Львов.Насущные вопросы, как и можно было ожидать, были те же, что до февральских дней, однако царя, на которого можно было бы свалить вину за происходящее, больше не было. Война (или, лучше сказать, вопрос о мире) оставалась главным источником раздоров. Изданный Советом манифест “К народам мира” был великолепен и наделал много шума, однако он никак не решил проблему. Хотя группа Церетели теперь выступала единым фронтом, остаток Исполкома был по-прежнему погружен в разногласия – шла ли речь о продолжении вооруженной борьбы, братании, военной промышленности или деталях предстоящей весенней кампании. Эти бесконечные споры перечеркивали все попытки объединения. И пока Совет пытался договориться с собственной революционной совестью, Временное правительство в своей новой резиденции, Мариинском дворце, обсуждало те же проблемы, хотя и с несколько иной точки зрения.
Поскольку империя находилась на грани распада, министры Временного правительства решили сосредоточиться на вопросе о территориальных приобретениях. 23 марта / 5 апреля, в тот самый день, когда в Петрограде проходили торжественные похороны жертв революции, правительственная газета “Речь” опубликовала интервью Милюкова, приуроченное к заявлению американского президента Вудро Вильсона о вступлении США в войну.