Ленин в поезде. Путешествие, которое изменило мир

Ленинская группа ликовала. В Финляндии Ленину всегда легче дышалось, а теперь местные жители толпились вокруг него с расспросами о том, что же будет с Великим княжеством в новую эпоху, наступившую после падения царизма. Несколько дней назад открылась внеочередная сессия Эдускунты – финского парламента. Социалисты здесь были в большинстве, дебаты внушали финскому народу надежду на лучшее, поэтому даже в этих северных краях крестьяне жадно ловили новости. Невзирая на усталость, Ленин сказал несколько вдохновляющих слов о грядущей финской свободе, тактично умолчав о мировой гражданской войне. Затем он направился на почту (которая удачным образом работала в пасхальное воскресенье), чтобы отправить телеграмму своим сестрам в Петроград:

Приезжаем понедельник 11 вечера. Сообщите “Правде”. Ульянов.

Его спутники были так счастливы, что не обращали внимания на жесткость деревянных сидений. Вагоны были полупустыми – в одном из них Ленин даже смог устроиться в полном одиночестве, – но удобства в русском третьем классе были минимальными. Однако о лучшем никто и не мечтал. Позднее они будут вспоминать, как, двигаясь вдоль побережья Финского залива, они словно распрямлялись и начинали дышать привольнее, словно широкая русская колея дала им новое чувство свободы. Несколько часов подряд они двигались на юг в тряском вагоне сквозь кромешную тьму, болтая со случайными попутчиками-крестьянами, или дремали.

На рассвете выяснилось, что снег исчез, хотя серо-бурый ландшафт, казалось, еще не почувствовал весны. Умиротворяющий перестук колес на пару часов прервался чуть севернее Гельсингфорса, где они пересели на поезд, который должен быть доставить их через Териоки в Петроград. Ленин почти не отрывался от чтения. Удалось поговорить с какими-то солдатами (блаженное уединение в пустом вагоне оказалось недолговечным), но главное было – газеты.

Как только они въехали в Финляндию, Ленин сразу купил несколько выпусков “Правды”. Газету все еще было непросто найти, тем более так далеко от Петрограда, так что это была чрезвычайная удача. Развернув номер уже на пограничном пункте в Торнио, он испытал мгновенное удовлетворение от мысли о том, что газета его партии выходит в свободной России, но затем начал вчитываться внимательно. Как и многие литераторы, он, вероятно, прежде всего попытался найти собственные тексты: он заранее послал в Россию, на адрес Александры Коллонтай, две статьи – два первых “Письма из далёка”. Но обнаружилась только одна из них. Статью напечатали в выпусках от 21 и 22 марта / 3 и 4 апреля, в “подвале” на одной из внутренних полос, и не на первой странице, к тому же пассаж с призывом к бойкоту буржуазного правительства был вычеркнут³⁹. С возрастающим беспокойством он внимательно перечитал статью, и его подозрения подтвердились: в тексте было сделано еще несколько купюр, редактура была систематической и последовательной. Кроме того, по мере чтения Ленину стало ясно, что некоторые петроградские большевики всерьез подумывают о союзе с идеологически близкой частью меньшевиков. Именно так и только так можно было понять критическую статью левого большевика Молотова в выпуске от 28 марта / 10 апреля.

Ленин стал готовиться к битве. Его телеграмма, отправленная в начале марта, была недвусмысленной: никакой поддержки Временному правительству, никакого сотрудничества с другими партиями. В “Письмах из далёка” он требовал передачи власти от буржуазных “агентов английского капитала” к рабочей милиции или советам. Кооперация с меньшевиками в его планы категорически не входила. Война, подчеркивал он, есть кровавая капиталистическая авантюра, а никак не революционная самозащита, о которой теперь вел речь Каменев.

Скоро Ленин дочитал до фразы о том, что Россию необходимо защищать от немецких пушек. Ленин знал мягкость профессорской манеры своего старого товарища; сам он никогда не согласился бы с тем, что в военное время обязанность революционера состоит в “усилиях по сохранению фронтовой дисциплины в войне против гуннов”. Политические позиции газеты, очевидно, сдвинулись, тон ее был слишком мягок. Чем дальше Ленин читал, тем яснее ему становилось, насколько его партия (или по крайней мере его ближний круг в партии) отклонилась от идей, которые он им внушал. Ленин был страстным агитатором и мастером “мертвой хватки”; теперь он был намерен одолеть своих колеблющихся сторонников с их мягкими речами и статьями. Он будет стучать кулаком по столу, вычеркивать формулировки, собирать вокруг себя самых верных и воздействовать на Каменева. И вдруг – как гром с ясного неба (Зиновьев вспоминал, что лицо Ленина сделалось пепельно-серым): Малиновский все же оказался провокатором⁴⁰.