Ленин в Цюрихе. — Париж: Ymca Press. 1975

Побалтываемый быстрым бегом поезда, во втором классе, Ленин сидел у окошка, отражаясь в его темно­те вместе со светлой внутренностью вагона, смотрел, смотрел, не замечал, как давал билет на проверку раз и другой, не слышал, как проходили, объявляли стан­ции, — думал.

Ехать?..

То состояние, когда не видишь, не слышишь — сидят ли тут еще в вагоне другие. При окне — один, в поезде — один, и потому Инесса — не в Кларане, Инес­са едет с ним рядом. Как хорошо, давно так не гово­рили.

Понимаешь, ехать — никак нельзя. И не ехать — никак нельзя... А вот что: а не поехать ли вперёд пока тебе? Ты и ничем не рискуешь. И тебя везде пропу­стят. (Это — вполне невинно, это — не противоречие: кого любишь — того и посылаешь вперёд, естественно, о ком больше всего заботишься — вместе с тем и о деле заботишься. Так — всегда, а как же иначе? И если не отказала прямо — значит, согласна.)

Скоро год, как не виделись. И уже как-то оно рас­падалось... Но в день знаменательный, коммунный, счастливый, болтаемый в поезде бок-о-бок с Инессой, — он тепло и радостно почувствовал прежнюю бли­зость её и неизбежную надобность её, так почувство­вал, что два слова сказать ей всамделишных — вот сейчас загорелось, до завтра нельзя отложить!

И на одной станции выскочил, купил открытку. На другой — бросил в почтовый ящик.

... Дорогой друг!.. Прочёл об амнистии... Мечтаем все о поездке...

Определённо — да: мечтаем. Вот сейчас отчётли­во: мечта!

... Если поедете — заезжайте. Поговорим...

Ну, правда же, ну надо же повидаться... Миг-то какой! Приезжай!..

... Я бы дал вам поручение узнать тихонечко в Англии, мог ли бы я проехать...

Англия, конечно, не захочет пропустить: враг вои­ны, враг Антанты. Но как бы её обмануть, Англию?

Впрочем, через Францию-Англию-Норвегию ехать

— это может уйти и месяц. А новая власть за это вре­мя отвердеет, найдёт свою колею, покатится — и уже не расшатаешь её, не свернёшь. Надо спешить, пока не затвердела.

Так же и война: привыкнут люди, что война и при революции продолжается, и так должно быть.

Потом: немецкие подводные лодки. Уж такого мо­мента дождавшись — и теперь рисковать? Могут толь­ко дураки.

Ночью, уже у себя на Шпигельгассе, перерыви- сто спал. И через сон и через явь всё настойчивей на­чинала нажигать эта мысль: ехать? Поехать?..

А утро принесло телеграммы все едино, без про­тиворечий: отрёкся царь! отрёкся — несомнен­но! И он, и Михаил, вся династия, вся шайка — от­реклась!!!

Реставрации — не будет!!!

И вопрос зажёгся теперь только: как? Путём

— каким? Каким способом? Да побыстрей! Теперь и часа нельзя было промедлить — скорей туда! Не опо­здать! Захватить руль! Исправить, направить, скорей!

Сегодня Вейсс у Ромберга. Хорошо. Но это еще пока... зондировка, запросы, ответы... Глухонемой швед было кинуто три дня назад, тоже Ганецкому, несе­рьёзно. Серьёзней — фотография для паспорта (хоро­шо, что послал): может ли она сегодня быть уже у

Скларца? Нет, конечно. Послезавтра. А потом — рас­сматриваться в министерстве, в генштабе. Они должны бы и не ждать, должны бы сами догадаться и поторо­питься — послать, предложить. Молчат. Дубины. Ле­стница бюрократическая.

Или — дорожатся, чтобы больше взять? Тогда — ничтожные политики. Вперёд, на большом участке пу­ти — реальный союз, сепаратный мир. А там, а там... Прусские юнкерские мозги конечно не уследят за спи­ралями диалектики. Разве они видят дальше сегод­няшних своих окопов? Что они знают о мировой про­летарской революции? Дальше, конечно, мы их пе­реиграем, на то мы и умней. Но пока что им бы только сепаратный, да оттянуть прибалтийские губернии, Польшу, Украину, Кавказ — так это мы и сами от­даём, давно говорим.)

И Зифельд не идёт. И Моор не отзывается.

Но — Парвус? испытанный умница Парвус! — что же он? Израил Лазаревич! Я сижу в этой Швей­царии как в заткнутой бутылке! Вы же понимаете, вы-то знаете, как надо успевать на революцию! Поче­му не получаю предложений ехать? Делается ли что- нибудь?..

В комнате на Шпигельгассе — как в норе, солнца

— никогда в окне не бывает.

Та-ак... Та-ак, одуматься некогда, что-то обяза­тельно упускаешь. Что они там делают, в Петербурге

— Каменев, Шляпников? На Каменева ложится исто­рическая ответственность. Тезисы к ним потекли, но это когда еще... А вот что: надо сжато повторить те­леграммой. Телеграмму в Стокгольм, партийная касса не разорится. Надя, Моисей, кто пойдёт телеграмму сдаст: наша тактика — никакого доверия новому пра­вительству! никакого сближения ни с какой партией! только — вооружение! вооружение!.. Платком уку­тайся, бронхит!..

А вообще-то на всякий случай, если немцев не дождёмся, надо готовить путь и через Англию. Пусть, например, Карпинский готовит: берёт проездные бу­маги на своё имя, а фотографию приложим мою. Мою, но в парике, а то по лысине узнают. Срочно ему пи­сать! Срочно в Женеву! Кто отнесёт на почту? Ладно, сбегаю сам.