Ленинград-34

С трудом разжимаю руки, намертво вцепившиеся в перекладину спинок кресел пилотов и прыгаю вниз, неловко отодвигаю засов и распахиваю створки кресел.

"Мужики в костюмах, вроде в порядке, бледные и серьёзные. Одного, правда выворачивает наизнанку. Шатаясь бреду по проходу и кричу, что идём на посадку, мол, занимайте свои места. Так… радист крутит настройку рации… самое нужное сейчас дело… хотя может он в шоке. Возле механика, лежащего на полу на входе, хлопочет бортпроводница. Ступня у него как-то не естественно вывернута… разрыв связок"?

Вместе поднимаем его и усаживаем в ближайшее кресло в пассажирском салоне.

— Там, в правом крыле, — стонет механик. — Власов — моторист, помоги ему…

"Голова, вроде, уже не кружится… открываю дверь, на которую указывает пострадавший. Сверху сквозь маленькие оконца падает свет, тускло освещая узкий проход, ведущий вглубь крыла. Я медленно продвигаюсь по нему, страхуясь от внезапных толчков расставленными в стороны руками… Высота прохода ощутимо уменьшается, начинаю пригибаться… В нос ударил резкий запах бензина… Слева нестерпимый рёв двигателей, сильные вибрации"…

Подхожу к двери поста моториста…… тяну ручку на себя. Яркий солнечный свет слепит глаза. В узкой тесной кабинке приборная доска залита кровью, а тело моториста скрючилось на полу под сиденьем. Пульс прощупывается. Поднимаюсь на цыпочках под самый купол застеклённой кабины. Все три двигателя выглядят целыми, винты крутятся, а вот дальше что-то не так: конец крыла будто обрезан ножом (крылья МГ были разборными на поперечные секции разной длины от полуметра до 4-х с половиной), на некоторых оставшихся секциях проглядывает скелет: отсутствуют листы гофрированной обшивки.

"Земля уже совсем близко, высота — метров сто".

Хватаю моториста под мышки и, не обращая внимания на его стоны, напрягая все свои силы, боком тащу того в обратном направлении. В изнеможении валюсь на пол поверх входного люка, рядом — раненый, в то же мгновение нас бросает вбок и мы летим навстречу с металлической переборкой отсека.

Москва, Большая Сухаревская площадь,

Институт Скорой Медицинской Помощи.

19 мая 1935 г., 8:45.

"Итак… проведём ривизию остатков того молодого, пышащего здоровьем молодого тела, предоставленного мне Алексеем Чагановым всего полгода назад. Левая рука в гипсе, минимум месяц "однорукости" гарантирован, наградным часам, похоже, кирдык (не уверен существуют ли уже противоударные), зато правая — цела, содранная кожа и отсутствие пары ногтей не в счёт. Голова… правый глаз припух, видит но (закрываю рукой левый) как будто на все предметы наложены волны, это не считая пары тёмных пятен, зато левый глаз в полном порядке. На лбу и вокруг головы повязка, то есть ничего определённого сказать нельзя. На груди слева рана, наверняка от ордена, обмотана бинтом… живот… скажем так не пострадал потому что без повязок. Ниже судя по всему тоже нормально, молоденькие медсёстры вспыхивают и отводят глаза от этой неровности на моём одеяле. Ноги двигаются в суставах".

В большой больничной палате на двенадцать коек царит суета перед врачебным обходом, доходит очередь и до меня, и я сам, под присмотром медсестры, довольно уверенно (грудная клетка побаливает) посещаю туалет направо по коридору. Судя по всему, все находящиеся в палате с МГ — знакомы друг с другом, имеют свежие травмы (в основном конечностей), разговоры только об аварии. Из обрывков приглушённых разговоров понимаю, в МГ никто не погиб, но самолёт сильно пострадал (после посадки начался пожар в правом крыле). Благин будто бы погиб при посадке, кто-то видел накрытое одеялом тело возле обломков его самолёта. В газетах — молчок, уже затёртая сегодняшняя "Правда" лежит на соседней кровати.

"Дурная голова ногам покоя недаёт… Второй раз за последние полгода по своему недомыслию попадаю в смертельные ситуации, ставлю под угрозу планы, в которых задействованы уже десятки людей. Неужели я тоже из тех людей, которые по воле случая попадали на самый верх и не могли, либо не знали как, воспользоваться свалившейся на них властью.

— Да, недомыслие налицо… но цель, то была святая… детей спасал, не считая лучших инженеров, рабочих. — возражаю сам себе кажется мысленно, судя по невозмутимому взгляду дежурного врача, который тщательно исследует мои рёбра, хмурится и, повернувшись, вполголоса что-то говорит стоящей сзади медсестре.

"Что же, вот так и буду лезть во все дыры, буду стараться сам спасти талантливого учёного, инженера, военного, артиста, которые впоследствии создадут кружки прихлебателей — мещан, заглядывающих им в рот и пришедших в институт, штаб или театр чтобы добиться достойной компенсации за свой труд, а те в свою очередь отравят своими ядовитыми выделениями молодёжь. И здравствуй новое мЫшление сейчас, а не через пятьдесят лет".

— Товарищ Чаганов, вы хорошо себя чувстуете? — невысокий пышноволосый толстячок в форме НКВД с тремя ромбами в петлицах с тревогой глядит на моё суровое лицо.