Ленинград действует. Книга 2

За обедом (суп да каша в блиндаже командир полка рассказал о недавней смелой вылазке восьмидесяти бойцов, пробежавших днем полтораста метров от своих траншей к траншеям врага. Бойцы пересекли это пространство в две минуты и столь внезапно навалились на гитлеровцев, что те не успели опомниться и почти не отстреливались. Перебито много немцев, взят «язык». Этот факт – уже значительное событие на фоне полного затишья на Ленинградском фронте. О нем говорят и пишут. Ибо ничего более крупного не происходит. Артиллерийские и минометные перестрелки, поиски разведчиков, действия авиации да боевая круглосуточная работа снайперовистребителей – это все, что происходит в позиционной войне вокруг Ленинграда.

Обратно от блиндажа командира полка (расположенного в километре от немцев) до угла Невского и Фонтанки мы ехали на мотоцикле с коляской ровно восемнадцать минут. Быстрый мотоциклетный ход, знакомые, чистые и почти пустынные улицы, ярко залитый солнцем родной город, ощущение передовой линии, развалины, размеренная обычная походка мирных ленинградцев, резвящиеся дети, гладкий асфальт, милиционеры на углах в белых перчатках, прогуливающиеся парочки, погорелые дома, решето расстрелянных стен и оград, буйная зелень аллей, обрамляющих Фонтанку, дома с бойницами – все, все это перепуталось, перемешалось, вызвало во мне какое-то возбужденно-бесшабашное настроение, то, при котором даже хочется опасности и ничего в мире нет страшного…

И потом, прямо с передовых позиций подкатить на мотоцикле к дверям своего дома, где жил всегда мирной жизнью, – чувство необычайно странное, словами не определимое.

Первые впечатления

9 июля. 7 часов вечера

И вот я пусть в разбитой снарядом, разрушенной моей квартире, но – дома.

Впечатления мои за три дня пребывания в Ленинграде – остры и глубоко врезаются в сознание.

Внешний вид города: издали, при первом взгляде – обычный летний. Чистые улицы, цветущие сады и парки, на улицах – трамваи, автомобили, прохожие. Но стоит вглядеться пристальней, – в каждом квартале разрушенный, разъятый сверху донизу бомбою дом, и другой, скалящий голые стены, сплошь прогоревший, и третий, подбитый снарядом, и другие – просто изрытые язвами, осыпанные осколками снарядов.

На асфальте улиц разрушений не видно – каждая воронка очень быстро заделывается, покореженные рельсы исправляются. Спустя несколько дней после падения снаряда или бомбы на улицу узнать о том можно только в каких-нибудь, наверное существующих, записях отдела городского благоустройства да из рассказа тех, кто потерял от разрыва этого снаряда своего близкого или знакомого… Знаю, например: враг недавно прошелся артиллерийским налетом по всему Невскому, но только пельменная в доме No 74, в которой разорвался снаряд (убив несколько десятков людей), зияет дырой. А от всего, что произошло, когда другой снаряд попал у Московского вокзала в переполненный пассажирами трамвай, – следов никаких не осталось.

[*] Ленинград. Марсово поле в грядках и траншеях.

Июль 194? года.

Вглядись в парки, сады, церковные, и дворовые, и прочие скверики: не клумбы с цветами, не просто сочная трава, – огороды, огороды повсюду. Каждый лочок земли в Ленинграде использован для огородов, учрежденческих и индивидуальных. Вот все в огородах Марсово поле – ровные шеренги грядок, к ним тянутся шланги от той закрытой для движения улицы, что проходит со стороны Павловских казарм. Закрыта она потому, что все дома (кроме одного целого) от Халтурина до Мойки только издали кажутся домами: стоят стены, за стенами провалы руин, стены выпучились, растрескались, осели, грозят падением. Тянутся шланги, течет к огородам вода. Ее разбирают лейками. Вот старик, с типичной заботливой медлительностью садовника поливающий свою рассаду; вот стайка детей в одинаковых широких соломенных шляпах – трудятся и они, носят воду в ведрах к грядкам у памятника Суворову. С ними две прилично одетые женщины. На грядках– палочки с фанерными дощечками; на них надписи карандашом: «Участок доктора Козиной». И весь «квартал» огородов, примыкающий к улице Халтурина, – в надписях, указывающих фамилии медперсонала. И ясно мне: это огороды того госпиталя, что помещается в Мраморном дворце. А уборная на Марсовом поле, против Мойки, действует; зашел в нее, – умывальник: открой кран – бежит чистая невская вода, можно, если взять с собой мыло, помыться. И люди из каких-то ближайших домов или те, кто привык мыться здесь, проходя по своему далекому служебному маршруту, – заходят. Уборная – чиста, кафель бел и голубоват. А против женской ее половины, на свежих кустах – сушатся кружевные дамские сорочки. В какой двор ни зайди, всегда увидишь жильцов, умывающихся под водоразборными кранами.

Огороды – везде: и на буграх, возле щелей-укрытий, и даже на подоконниках раскрытых или, чаще, разбитых окон – там, вместо цветов, ныне вызревают какие-нибудь капуста или огурцы…