Ленинград действует. Книга 3

На Ленинградском фронте и на Волховском фронте все пока тихо. Немцы обстреливают город по-прежнему, ленинградцы, радуясь успехам других, о себе думают с горечью.

«Сейчас особенно не хочется умирать! — сказала мне сегодня одна служащая госбанка, куда я заходил по делам. — Столько пережить и из-за какого-нибудь дурацкого снаряда на улице не увидеть конца всему этому!..»

На нашем фронте (повторяю: пока!) ничего нового. Есть сведения, говорят пленные, что немцы уйдут из-под Ленинграда сами, что они уже постепенно уводят технику, оставляют под Ленинградом весьма ограниченное количество войск. Из разных источников и в разных местах слышишь, что может наступить день, когда немцев вдруг, внезапно на их позициях не окажется, что они уйдут тайно, прикрыв свой отход огнем минометов и артиллерии, и что (об этом предупреждал командиров передовых частей один из ездивших со мною по фронту начальников) «надо не прозевать — позор будет, если прозеваете, — ушли немцы, а вы и не знаете!..» — «Не будет так! — отвечали командиры смеясь. — Да и не уйдут они так, цепляться будут!..»

Однако это все разговоры. Немцы не уйдут, пока мы их не разгромим под стенами города. И у меня есть основания полагать, что этот разгром — разгром повсеместный и сокрушительный — не за горами. Могу только сказать, что упраздненные в первом военном году стрелковые корпуса воссоздаются снова.

Упразднить их пришлось потому, что в армиях было мало людей. Армии членились только на дивизии, полки, батальоны, роты; вместо трех рот в батальонах на Ленинградском фронте бывало лишь по две или вместо трех батальонов в полку было по два. И еще потому, что все армии и дивизии были стеснены на блокированной, очень маленькой территории, и членение армий на корпуса требовало слишком громоздкого управления[17]. А теперь, когда скоро войскам фронта предстоит выйти на большой оперативный простор, членение армий на корпуса становится необходимостью.

Как и перед прорывом блокады, везде в тылах фронта происходят усиленные учения в обстановке, приближенной к боевой…

Это происходит и на Ленинградском фронте, и на Волховском. Разговоры в городе и такие: «Уходя, гитлеровцы постараются выбросить на Ленинград все боезапасы, постараются жечь его еще небывалым обстрелом, как можно больше напакостить…» — «А мы не дадим! — отвечают другие. — Не допустим!» Все же многие думают, что последние дни перед уходом немцев будут самые страшные.

Но что может быть для ленинградца «самым страшным»? Есть ли еще на свете что-либо способное его испугать?.. Нет, страшней, чем было, уже не будет. Но только каждому очень хочется дожить до победы, каждый хочет, чтобы все пережитое им не оказалось выстраданным напрасно.

Когда же! Когда?.. Теперь — скоро. Все, однако, готовятся пережить еще одну блокадную зиму. В армии настроение другое: считают, еще месяца полтора, два… Одни кладут освобождение Ленинграда на январь, другие на февраль…

Все это, конечно, не потому, что кто-либо что-либо знает наверняка (да и можно ли знать?), а по предположениям, основанным на личных своих наблюдениях и ощущениях.

Я упоминал: на Волховском фронте взяты Кириши.

Немцы, боясь «котла», сами ушли оттуда, нам оставалось их только «додавить», — об этом говорят все на Волховском фронте. А после того как «киришский аппендикс» был отрезан, там тоже затихло все.

Положение Ленинграда в какой-то степени зависит и от наших успехов на витебско-невельском направлении. Мы ничего не знаем о том, Информбюро ничего не сообщает (кроме вчерашней публикации об активности и о занятии ряда населенных пунктов). Безусловно, наступление там, хороший удар в направлении на Ригу или Псков создали бы реальную угрозу окружения для всей немецкой группировки, осаждающей Ленинград. Мы не можем знать стратегических планов нашего высшего командования, но, по общему убеждению, так или иначе предстоящая зима станет последней блокадной зимой.

Н. Тихонов рассказывает, что Гитлер уже объявил о «линии Одесса — Рига», ибо, дескать, Крым «не имеет значения».

В Москве — Иден и Холл, конференция. Союзники наши тянули, тянули, чтобы как можно позже встретиться с разговорами о втором фронте со Сталиным и Молотовым.

Всему человечеству уже понятно теперь, что войну выиграли мы — Советский Союз, — а не кто-либо иной, что мы уже победили — неисчислимыми жертвами, океаном крови, но победили. Но в реализации плодов победы союзники хотят быть первыми. Они решат, конечно, ввести свои войска в Европу тогда, когда мы подступим к границам Германии. Они поспешат вступить в Германию с запада в расчете встретить наши войска на восточных границах Германии — поздравительными возгласами и тайной усмешкой: «А распоряжаться-то судьбами Европы будем мы, а не вы…» Кому в наши дни не ясно, что Германия, будучи разбитой, охотнее сдастся на милость победителя — им, а не коммунистическому Советскому Союзу, которому к тому же нацизм причинил столько неизмеримого зла?