«Ничего он не сделает! Прошлый раз приходил, с землянок вывел и говорит: живите!»
А я им говорю, что он кормилец плохой нам! А они говорят:
«Ты три месяца бегал, ничего не выбегал, а мы живем и жить будем! Мы ему не нужны!»
Я ушел в лес, а на второй день, одиннадцатого января, приходят партизаны и говорят:
«Счастливый ты, что не вернулся домой. Ваших всех убили!»
Рассказывала мне женщина, одна только выжившая, Пелагея Семенова:
«Вывели с «окопов» (так мы называем землянки), всех поставили в ряд.
Одна мать с детьми стала просить милости: двое детей и сама пала на колени.
Он крикнул: «Рус, партизаны!» — и начал бить с ручного пулемета. Пустил три очереди, пока первые семь человек замолкли. Пелагея Семенова — попало ей в ногу — упала и притаилась, как умершая, и видела, как они били народ.
Фашистов было пять человек. Стрелял один, к которому подводили всех. Из сорока двух — одиннадцать малых детей и семнадцать женщин (Федоров перечисляет всех). А Николаеву Тамару, беременную, спрашивали: «С кем отяжелела? С партизаном?» И, значит, над живою измывались, делали похабные дела и после застрелили. Ей лет двадцать пять было. Милости никому — все сорок два человека погибли…
А все те сорок два человека, что жили в лесах, целы, и теперь живем на своем пепелище в Волкове, строим землянки. Хлеб у нас весь остался, закопан, благодаря партизанам. Они приезжали до всех этих дел, осенью, и сказали: хлеб немцам не возить, а мы будем делать безвластие у него в тылу, зарывайте хлеб в землю, сами спасайтесь! Эти два партизана приезжали к нам второго августа, было у нас собрание… И тогда же они сожгли мост Быстроникольский, который немцы строили семь месяцев. И разбили волостное управление Карамышевского района Шевелевской волости. Напали вместе с другими на карамышевский гарнизон, разогнали все хозяйственные комендатуры. Крестьяне хлеб не повезли, послушали партизан. Заготовку хлеба делали только партизанам, два раза собирали, приходя из леса в деревню.
Все люди шли навстречу партизанам. В Волкове, Старине и Осиповичах у нас было восемьдесят коров, мы решили отдать партизанам, чтоб не попали немцам. Партизаны взяли девятнадцать коров, «остальных взять не можем, приедем на днях». А не пришлось: немец все три деревни сжег, а скот угнал…
Действовали у нас все более Восьмая бригада, Пятый полк Воробьева и Третий отряд Жданова. Воробьев — крестьянин из деревни Галушино, Псковского района. Жданова — не знаю.
Партизаны в деревни к нам приезжали часто почти безоружные. Мы помогали. Можно сказать, все герои, а партизанам спасибо, научили нас.
Тысячи людей — пленных, босых — шли, и мы их прятали, и никто не выдал. Они бежали из лагерей, из Пскова в сорок втором и в сорок первом — таились.
Спасали мы их, кормили, одежду давали и сторожили. И сколько похоронено их у нас! Как накормишь голодного, так, истощенный, на следующий день и помрет!..
А самые зверские массовые убийства совершали гитлеровцы, когда под напором Красной Армии стали поспешно отходить к реке Великой и к внешним оборонительным укреплениям Пскова, оставляя за собой «мертвую зону пустыни».
В деревни Чухонское, Загорье и Циблино Красная Армия вошла 28 февраля.
А 26-го днем пятнадцать немецких фашистов во главе с фельдфебелем явились на пепелища этих деревень, сожженных два месяца назад, и выгнали все население из землянок. Выбрали всю молодежь, отвели одиннадцать парней в сторону, выстроили их в шеренгу и расстреляли. А шестерых девушек завели в подвал, связали им руки за спиной и сожгли живьем…
И опять заношу в тетрадь имена зверски убитых, несчетные факты злодеяний… Антонина Васильевна Железкина, горько плача, рассказывает:
— В деревне Черный Вир расстреляли часть жителей и деревню сожгли.
Одному ребенку эстонский фашист проломил голову ногой. Другой эстонец смотрел на это, сказал: «Я б таких вещей не мог сделать!»
А немецкое офицерье и солдаты, когда фронт наш шел… В Пикалихе загнали в двухэтажный дом человек двести, из Карамышева, Зароя и Пикалихи и беженцев из других деревень. Сказали: «Мы вас будем выселять!» Закрыли дом и зажгли, сожгли живьем, был стон и крики на всю Пикалиху и Карамышево… Мою невестку, жену брата, лейтенанта, который в Красной Армии, Василия Васильевича Румянцева, Тамару Васильевну Румянцеву в том числе сожгли… С тремя малыми детьми сожгли — одному девять лет, Олегу Румянцеву, второму, Славику, шесть лет, третьего, Геннадия, трехлетнего… Их сожгли там живьем!..
Это было двадцать шестого февраля. Там же сожжены Суренков Иван с семьей, женка Ольга и девочка пятнадцати лет — Антонина. Из Старины — сестра Суренкова, Авдотья Тихоновна и четверо детей малых. А дочь Тихоновой Вера в тот час шла с мельницы. Не доходя шоссе, ее встретили с машиной эстонские каратели и тут же застрелили…